– По нам так заметно? – вопросом на вопрос ответил я.

– Вы не знали, где искать доктора Дериглазова, – улыбнулся Афанасьев весьма добродушно. – Местные вызывают его, когда больничный врач занят. Пусть я бывал в этих краях всего однажды, но уже успел с ним познакомиться. В прошлый приезд меня мучили головные боли.

– То есть вы, доктор Шелли, не местный доктор?

– Ай? Нетъ, нетъ, – замотал головой брюфоморец. – Я есть в экспедишьон. Мы изучать льды.

– Изучаете лёд? В стакане уйджи? – попытался пошутить я.

Если и есть за что уважать брюфоморцев, так это за их напитки. За всё остальное хочется плюнуть им в лицо. Пираты есть пираты, пусть они и разбогатели, нацепили дорогие костюмы и важный вид, но суть их не изменилась. Как предки грабили западное побережье, так и потомки их продолжают обкрадывать целые народы. Не может ли доктор принадлежать к Историческому обществу Думнорга?

Доктора моя шутка повеселила, и он сразу стал чуть разговорчивее. Понимать его сложно. Он говорит на жуткой смеси ратиславского, лойтурского и брюфоморского. Признаю, мой брюфоморский весьма плох. Матушка по настоянию деда наняла лойтурского и литторского гувернёров, которые обучили меня своим родным языкам (а также троутоскому), но вот с брюфюморским, который пытался объяснить мне господин Дроссельмейер, так и не задалось. Зато я знаю парочку ругательных стишков (опять же, от господина Дроссельмейера. Хороший был малый, особенно когда выпивал. Жаль, что мучился от собственных бесов. Они его и сожрали. Ну, они, бутылка и чахотка).

Стишки мои весьма развеселили доктора, и он стал ещё разговорчивее.

В Новый Белград Шелли прибыл недавно в составе экспедиции с островов. Зачем и как они изучали Океан Ледяных Душ и каким попутным ветром их занесло в столицу, так и осталось непонятным. С Афанасьевым, если верить обоим, их свёл интерес к фольклору.

– Вы, доктор, тоже изучаете фольклор? – удивился я.

– Да, доктор Шелли, – поспешил ответить за него Афанасьев, – большой знаток мифологии разных стран. Сами понимаете, когда живёшь на Брюфоморе, иначе и нельзя.

Об островах говорят столько всего, что поверить во все эти небылицы образованному человеку просто сложно. Я видел в княжеском Белградском музее редкостей много любопытных существ, но, в отличие от большинства посетителей, и, опять же, благодаря господину Дроссельмейеру, познакомился со старым экскурсоводом.

Иван Демидович сразу проникся ко мне симпатией благодаря нашим зеркальным именам. Он разрешал без билета навещать выставку, даже закрытые залы, и показал, как все эти диковинки якобы из-за моря мастерят буквально в подвале музея. Я видел, как младенцу пришивают поросячий пятачок, а взрослому мужчине – чешую и рога. Мастера, лепившие этих диковинных уродцев, пили чистый спирт. Видимо, только так и получается выдержать такую работёнку. И, наверное, только оставаясь мертвецки пьяным, можно придумать что-то настолько уродливое и странное. А потом они всё это заливают формалином, помещают в стеклянные сосуды и подписывают сложными заумными словами на троутоском, выдавая или за мутантов, или за данийцев.

Мерзкое зрелище, зато теперь точно могу выдержать вид любого, даже самое преотвратного места преступления. Удивить меня сложно. Впрочем, благодаря Ивану Демидовичу мне и поручили дело Ферзена. Отличить настоящих чудищ и мутантов от поделок из музея не каждый сможет. Большинство неспособны преодолеть отвращение, чтобы обратить внимание на детали. Волков же знает о моем опыте, верит, что я не сделаю всё тяп-ляп, лишь бы побыстрее развидеть это. Он надеялся, я привезу несколько образцов экспериментов Остермана в Белград, только мы до сих пор ничего не обнаружили. Доктор и граф всё уничтожили. Если, конечно, эти существа и вправду существовали. Не стоит исключать вероятность, что Белорецкий – судя по записям, он юноша нежный, впечатлительный и с богатым воображением.