Изменить размер шрифта - +

Ох, папа, во что ты нас всех втянул?

Но, если именно запретные бесчеловечные эксперименты отца подарили ему знания, которые вернули меня однажды к жизни, можно ли считать их благим делом, если эти же знания излечат меня повторно?

Стоит ли одна-единственная моя жизнь мучений десятков и сотен людей?

 

 

 

 

 

Не знаю.

Подумаю об этом позже. Мысли скачут, словно кузнечики, когда врываешься в заросли полевых цветов. Нырнули в разные стороны – не поймаешь. Нужно сосредоточиться и продолжить как прежде вести повествование в хронологическом порядке.

Начну ещё раз. Мы сбежали из Курганово и прибыли на постоялый двор где-то по дороге от Камушка к Орехово. Начиналась пурга, поэтому Тео предположил, что нам будет безопаснее переждать в укрытии.

Оказавшись под крышей, в обогретом очагом большом зале, за столом, полным яств (Тео, распережевавшись, что я голодна, заказал и несколько салатов, и солений, и закусок, и рыбный суп, чтобы я обязательно поела горячего после нескольких часов на морозе), мы смогли наконец-то обсудить всё произошедшее и решить, что делать дальше.

– Сыскарь объявит вас в розыск, – решительно заявил Тео. – Я видел, как он в вас вцепился, Клара. Вы слишком важный свидетель и буквально единственный ключик к разгадке местонахождения доктора Остермана, а вместе с ним и графа Ферзена, потому что сомнений нет, что они путешествуют вместе.

– Но я и сама не представляю, куда мог отправиться vater.

Я сказала «отец» по-лойтурски по старой семейной привычке и почти тут же об этом пожалела, потому что Тео, услышав родную речь, радостно перешёл на лойтурский. К стыду своему, я почти не говорю, но весьма бегло читаю на других языках. Всё же с самого рождения я окружена ратиславцами, и даже с папой мы редко общались на родном наречии.

Но Тео настоял, чтобы мы перешли именно на лойтурский.

– Или на литторский, если того пожелаете, Клара, – тут же, предвосхищая мои затруднения, предложил Тео. – Вам нравится литторский язык?

– Да, – растерялась я.

Но, опять же, все мои знания ограничиваются литторскими романами о любви и приключениях. Я читаю их всегда тайком не потому, что мне запрещали, а потому что Настасья Васильевна и граф Ферзен всегда высмеивали мою мечтательность и вкусы.

Всё, чем я когда-либо увлекалась, в доме называли «увлечениями любой неопытной девицы». Причём «неопытная девица» Настасья Васильевна часто заменяла на «провинциальную дурочку», если рядом не было отца или графа. Весьма возмутительно слышать подобные изречения от безродной и невольной крепостной девки, но, пожалуй, женщина, которая коварством, обманом и беспутством смогла добиться столь высокого положения и получить доверие графа и доступ к его кошельку, и вправду может рассуждать о таких, как я.

Будем честны, я вольная гражданка Лойтурского королевства. Настасья Васильевна с самого рождения оставалась крепостной графа Ферзена, почти рабыней, пусть она и стала его любовницей, но вольную так и не получила.

И между тем эта безродная грубоватая резкая женщина с дурным нравом всегда восхищала меня. Тайком я любовалась её манерами, поражаясь, откуда крепостная научилась так изящно двигаться и складно говорить. Пусть мне разрешалось читать модные журналы, которые выписывала Н.В., но я никогда не пробовала пошить ничего похожего на её строгие, но в то же время провокационные наряды.

Настасья Васильевна представляла собой всё, кем я мечтала, но никогда не осмеливалась стать. Клара Остерман – хорошая, тихая, послушная девочка. Клара-маленький-милый-мышонок, как называют меня папа и тётя. Кларе Остерман никогда не сразить людей одним только взмахом тёмных ресниц (да и ресницы мои вовсе не такие длинные и тёмные, как у настоящих красавиц), не набраться смелости говорить резко и прямо, даже если это вызовет несогласие и споры, и Кларе Остерман уж точно не стать девушкой, которая одним своим появлением в комнате может заставить всех задержать взгляд.

Быстрый переход