Милая маленькая мышка Клара проскользнёт тихо, почти на цыпочках в гостиную, полную людей, прокрадётся мимо стены и постарается за весь вечер не сказать ни одного случайного слова, чтобы не привлечь лишнее внимание.

Но, может, та старая Клара Остерман мертва? Её уже нашли в неосвещённой одинокой спальне, заваленную грудой книг. Cлабое, больное, непригодное от рождения для полноценной жизни тело лежит в луже собственной крови, что вырывалась из груди с заливистым захлёбывающимся кашлем? А мерзкий Давыдов, бегая маленькими злыми бобриными глазками по бумагам, составил протокол её смерти?

Всё может быть.

Потому что та старая Клара Остерман не сбежала бы из дома с незнакомцем. И та старая Клара Остерман, кажется, никогда не ощущала себя настолько дерзкой и потому необъяснимо счастливой.

– Почему вы считаете, что я могу найти отца? – растерянно спросила я.

– Кто, если не вы, знает доктора Остермана лучше остальных? – пожал плечами Тео. – К тому же, я верю, что он и сам пожелает разыскать вас.

– Откуда такая уверенность?

Я уже тысячу раз всё передумала. Папа, как я прежде верила, любит меня. Но разве сможет любящий человек оставить того, кто ему дорог? Никогда. Нет, это совершенно невозможно. Он знал, что в усадьбу должны нагрянуть столичные сыскари, и он понимал, что мне предстоят допросы, а может быть, и арест.

И это, если верить словам Тео, мне ещё повезло вовремя сбежать. Не получив желаемого результата, сыскари посадили бы меня в тюрьму или подвергали постоянным допросам, надеясь получить хоть малейшую зацепку. Если бы смогли, так обвинили бы и в пособничестве папе. У них нет доказательств, но разве нужны доказательства, чтобы упрятать кого-нибудь в тюрьму?

– Вы слишком много знаете, Клара: про работу вашего отца и графа, про монстров из лаборатории, про события в Великом лесу, Лесную Княжну и исчезновение Мишеля. Всё это имеет государственную важность.

– Государственную важность? – воскликнула я удивлённо. – Но какое дело…

– Тш-ш-ш, – Тео неожиданно приложил палец к моим губам, от чего я совсем растерялась и застыла на месте, не смея пошевелиться. – Можно всё же попросить перейти на лойтурский? Знаю, вы говорите не очень бегло, но это нас обезопасит и поможет поддержать легенду.

С этого момента мы с Тео общаемся друг с другом только на лойтурском. Это даётся мне нелегко, но произношение его столь чудно и приятно, да и в целом, мне так приятно вести с ним беседы, что я стараюсь изо всех сил. Это хорошая практика для человека вроде меня, лишённого возможности говорить на иностранных языках.

Поначалу Тео старался говорить достаточно медленно и плавно, чтобы я привыкла к произношению:

– Отныне вы лойтурская баронесса, моя жена. Мы с вами только недавно повенчались и навещали вашу матушку в Великолесье.

– Никто не поверит, что я лойтурская дворянка.

– И вправду, дорогая Клара, – он обвёл меня столь внимательным взглядом, что я засмущалась. – Вы самая очаровательная и милая господица, что мне довелось повстречать, но и вправду ни капли не похожи на лойтурку. Могу полюбопытствовать, почему?

– Мой род совсем незнатный…

– Хм, простите, Клара, я не подумал…

Тогда он и рассказал о своей семье:

– Я с севера от Холодной горы, там… не только знатные люди сохранили истинные черты нашего народа.

– Каково там?

– У Холодной горы? – Тео спросил меня так проникновенно, придвинувшись ближе, точно спрашивал о самом потаённом, самом безумном и даже постыдном желании.

И я, не в силах сопротивляться родившейся между нами связи, потянулась навстречу. Скрипела старая изба постоялого двора, и ветер шуршал снегом по крыше, а сверкавший золотым огнём догорающих свеч зал наполнялся уютными запахами смолы, хвои, каши, пирогов и алкоголя.