Лучше пусть будут последние наставления, а не последний танец!

Я быстро переоделась в красивое голубое платье, отдаленно похожее на то, которое мне предстоит надеть завтра. Шелковистое, с открытыми плечами и узорчатой вышивкой на лифе. Заколола волосы так, что сзади они струились, а с боков и спереди не лезли в глаза. Время для высокой прически придет завтра. Сегодня естественная красота.

Мне хотелось быть красивой для него. Красивой и нежной.

Не чуя под собой ног, я спустилась в зал. Как будто плыла, витая где-то высоко.

Слуга открыл передо мной дверь.

Огромный зал был погружен в приятный полумрак. В качестве освещения горели лишь четыре старинных светильника в виде свечей на постаментах, размещенные по углам.

Звучала красивая музыка, немного ретро, не из тех музыкальных тем, под которые я училась танцевать.

А в центре спиной ко мне стоял Корвин в черной облегающей рубашке и таких же брюках. В полутьме на его черных волосах, зачесанных назад, играли легкие отблески. Они были блестящими и гладкими. А мне вдруг захотелось подойти, встать рядом и закопаться в них… Разрушить правильность его прически, разбить стену между нами…

Но я лишь молча остановилась.

Услышав меня, он обернулся. И я встретилась с горящим, но грустным взглядом. Я сделала легкий книксен, как учили.

— Спасибо, что пришла, Анна… — и протянул мне руку ладонью вверх, приглашая. — Потанцуй со мной. Завтра будет много кавалеров… Только сегодня я могу один танцевать с тобой.

— Корвин, я всегда… — начала я. А он вдруг с улыбкой приложил палец к губам. — Просто потанцуй. У нас с тобой это хорошо получается…

Мне захотелось кинуться ему на шею и сказать что-то безумное, что сразу разобьет и стену и эту его странную, загадочную грусть. Но я… просто привыкла слушаться. И, наверное, двух недель обучения хорошим манерам, танцев и поездок по галереям недостаточно, чтобы пересилить привычку, вбитую кнутом Мендера.

Я быстро подошла к нему и вложила ладонь в его руку.

Музыка зазвучала громче, наполнила зал. И мы полетели… Как все разы до этого, но еще выше. Еще стремительнее, более плавно, еще… еще ближе друг к другу… Это было так легко — продолжать его движения и начинать свои так, чтобы ему было просто продолжить.

Так легко было быть стеблем в его руках, гнуться и знать, что он всегда удержит.

Не знаю, сколько времени это продолжалось. Музыка менялась, менялись наши движения, сменялись танцы и их вариации. Я совсем перестала думать и ощущать что-то конкретное. Это был полет — бесконечный, высокий — в его руках. И он не прекращался…

Иногда я ловила краем глаза, как развевается мое платье, ощущала, как потоки воздуха шевелят мои волосы. И в какой-то момент не выдержала и рассмеялась от счастья. А в лице напротив наконец появилась улыбка — уже почти без горечи, радостная, почти счастливая.

А потом он вдруг остановился. Музыка, словно она подчинялась его воле и настроению, тоже стала тише. Как будто не хотела мешать нам.

Корвин одной рукой коснулся моей щеки и вгляделся в мое лицо. А я словно залипла, глядя в его голубые глаза. Какие разные они бывают… Иногда блестят хрустальным холодом. Иногда горят, как горячие звезды. А иногда такие, как сейчас, — обволакивающие и очень нежные…

— Волнуешься, девочка? — спросил он мягко.

А я, как ребенок, отрицательно покачала головой.

— Нет. Вы ведь будете поблизости. Значит, не страшно.

— Не только я. Дэйл, его ребята, инквизиторы. Я тоже не очень тревожусь за твою безопасность… Я опасаюсь другого, — другая ладонь легла мне на щеку, и все мое лицо оказалось словно в чаше из его рук.