Фигура самых устрашающих размеров, черная шляпа, огромные туфли на высоком каблуке, рот намазан кроваво-красной помадой, что делало его похожим на знаменитого вампира Дракулу.
В ту же минуту Винсент дал себе зарок.
Никогда не строить куры клиенту.
Постриг волосы, поболтал о том о сем — и привет!
Но этим вечером в шесть часов сорок семь минут, когда Дженни просила соединить ее с кабиной номер три в мотеле «Солнечный щит», Винсент занимался любовью в номере отеля «Убежище пирата» с неким Джорджем Андерсом, тем самым клиентом, встреча с которым состоялась в два тридцать.
Андерс был женатый человек, врач-ортодонт по специальности.
Хихикая, Винсент говорил ему, что у него неправильный прикус.
И в эту же минуту Сьюзен Хоуп поднялась на веранду ресторана в Стоун-Крэб-Шорс и сразу увидела Мэтью, который сидел за столиком и глядел на море.
Она улыбнулась и быстро подошла к нему.
Чудовищный акцент человека на другом конце провода свидетельствовал скорее всего о том, что начинал он свой путь на банановой плантации на Кубе с двадцатью пятью центами в кармане.
— Сонди Хеннингс? — переспросил он.
— Да, — ответила она. — Мартин Клемент попросил меня позвонить вам.
— Ax, si, — сказал он.
— Это Эрнесто?
— Si.
Без фамилии. Мартин не сообщил никаких фамилий, а она не спрашивала. Ее не интересовало, сколько ее имен и фамилий он знает, черт с ними, Сэнди — это липа и Дженнингс тоже.
— Я слышала, что вы хотели бы приобрести хороший фарфор.
Мартин велел ей именно так сказать по телефону. Хороший фарфор. Чепуха какая-то, подумала она. Так же считал Эрнесто. Доминго растянулся на кровати и рассматривал июльский номер «Пентхауза».
— Совершенно верно, — ответил Эрнесто.
— У меня четыре тарелки, которые могут вас заинтересовать.
— Какие они?
— Мне говорили, что они изготовлены в тысяча восемьсот девяностом году.
— Девяностом?
— Да, в девяностом.
Никого этим не одурачишь, думала она. Мы говорим о девяностопроцентном кокаине, оба понимаем это, и точно так же поймет любой, кто подслушает.
— Какая цена этих тарелок? — спросил Эрнесто.
— Семьдесят пять долларов. За четыре тарелки я хочу получить триста долларов.
— Очень дорого.
— Сколько бы вы предложили?
— Пятьдесят.
— Тогда до свидания.
— Подождите минуту, — попросил он.
Разговор прервался, слышны были только помехи на линии.
Дождь возобновился.
Она почти видела, как медленно поворачиваются колесики у него в мозгах и цепляются одна за другую шестеренки, но не знала почему.
Может, он обдумывает более реальную цену? Пятьдесят — это просто смех. В ее профессии такие штучки происходили сплошь да рядом. Говоришь: сто за час, он начинает торговаться, предлагает шестьдесят или даже сорок. Ты желаешь ему всего хорошего и поворачиваешься спиной, но он тебя останавливает: «Минуточку».
Правда, там пауза куда короче. Она ждала.
— Где вы взяли эти тарелки? — раздался наконец вопрос.
Вопрос совершенно дурацкий. Пыхтел, пыхтел — и надумал.
— Это нелепый вопрос, — сказала она. — Где вы берете ваши деньги?
— Мои деньги — это деньги из Майами.
— Оттуда же и тарелки.
— Вы получили их в Майами?
— Послушайте, вас устраивает цена по семьдесят пять за тарелку?
— Нас они могли бы заинтересовать. |