В то же время я не монашенка, не синий чулок и не наивная дева в ожидании мужчины мечты. Время от времени (ладно уж, довольно часто) я хожу на свидания, которые иногда заканчиваются слиянием в экстазе двух почти безразличных друг другу тел, чей взаимный интерес подогрет текилой или вином или и тем и другим плюс какая-нибудь «Ром-кола» в качестве десерта. Короче, пью я довольно много – это факт.

Моя мама преподает сольфеджио в музыкальной школе, носит пучок и очки в роговой оправе и пьет кофе исключительно из доставшегося по наследству от бабули фарфорового сервиза. Время от времени эта отягощенная синдромом отличницы интеллигентка без предупреждения врывается в мою квартиру только для того, чтобы обнаружить в холодильнике и в серванте початые и непочатые бутылки вина и закатить мне по этому поводу скандал.

Она говорит так: вот пройдет еще энное количество лет, и ты, Настя (то бишь я), пожалеешь, что так безалаберно тратила время на гулянки, пьянки и непонятно каких мужчин. Ты пожалеешь, что поступила на журфак, а не на юридический, говорит она, потому что тебе, видите ли, там было бы скучно. Ты пожалеешь, что, вместо того чтобы учиться печь блины и гладить воротнички мужских рубах, ты училась курить в затяг и выпускать при этом дымовые колечки.

И еще она говорит, что на такую, как я, не польстится ни один нормальный мужчина, поэтому в будущем меня ожидает одинокая унылая старость.

На этом месте я, как правило, взрываюсь и на повышенных тонах начинаю объяснять маме, что лучше уж я останусь одна, чем буду вести такую жизнь, которую она посчитала бы сложившейся, – жизнь, склеенную из умеренного карьеризма и вялой бытовухи. Потому что, когда ты стоишь у плиты по три с половиной часа в день, и еще два часа тратишь на дорогу в офис, и еще шесть бесполезных часов просиживаешь штаны в оном, да еще и встаешь на часик пораньше, чтобы прибыть на работу с отглаженными до глянца волосами и подведенными глазами, – это все жизнь в матрице, в мелком придуманном мирке. Когда ты умеешь печь пироги с пятнадцатью разновидностями начинки, но при этом тебе по фигу, что в далеком Эквадоре есть настоящие индейские рынки, где можно увидеть потомков загадочных вымерших племен ацтеков и майя, то это не настоящая жизнь, отвечаю с надрывом я.

Правда, тут я вспоминаю, что и сама ни разу не имела счастья посетить индейский рынок, потому что жизнь на мою зарплату пока несовместима с таким путешествием. Так что по всему выходит – настоящая жизнь проходит не только мимо ограниченной мамы, но и мимо меня самой.

И с каждым годом эта мысль печалит меня все сильнее.

Кажется, у Али все было на мази – она уже сидела за столиком разомлевшего от внимания рыжей красотки «клерка», который заказал для нее какое-то хитроумное блюдо под сырной корочкой, глядя на которое я приуныла, ведь у меня самой не было денег на сытный ужин. Настроение немного испортилось.

Я позволила себе вмешаться в монотонный Танькин монолог:

– Тань, а тебе никогда не кажется, что настоящая жизнь проходит мимо нас?

– Что? – осоловело переспросила она.

– Понимаешь, кто-то путешествует, ищет клады, рискует жизнью, волнуется, влюбляется, умирает от страсти, уходит в монастырь по личным причинам, спивается, усыновляет детей, а мы… Мы каждый вечер пьем вино и снимаем мужиков.

– Ты права, настоящая жизнь проходит мимо, – покладисто согласилась Танька, после чего уверенно вырулила на проторенную дорожку своей привычной бытовой философии, – кто-то покупает «Феррари», кто-то покупает норковую шубу, кто-то покупает свадебное платье за четыреста тысяч баксов, кто-то покупает себе известность, а кто-то покупает дом на Голливудских холмах, а кто-то…

– Тань, я больше не могу слышать слово «покупает», – честно призналась я.