|
На стенах висели выцветшие рекламные плакаты – «Кэмел» без фильтра, какие то давно почившие в бозе сорта пива, автомобили АМС «Гремлин», которые, если Ростислав не ошибался, не выпускались аж с 1978 года. На узком подоконнике стояла оловянная пепельница в виде раковины, забитая окурками, тянущими на археологические экспонаты. Старичок облазил все углы и выгнал пару притаившихся там гремучек, сообщив, что «эти суки меня не кусают, видать, знают, что я уже полвека женат и яд на меня не действует». Оливия комментировать слова супруга не стала, но сердито надулась. На ночлег расположились, кто где мог. Ростислав сел у закрытой двери, которая исполняла весьма условные функции при наличии витрины с почти полностью выбитыми стеклами. Но врагов в этом месте ожидать не следовало – диким зверям здесь просто нечего делать, рейдерам – и подавно, а полулегендарные мутанты обитали дальше к северо востоку. Тем не менее запертая на засов дверь давала ощущение спокойствия, и Ростислав сам не заметил, как задремал. Проснулся он от кошачьего воя. Крыс стоял перед дверью, почти рядом с Шибановым, вытянув шею и подняв правую лапу, словно собака, учуявшая дичь. Хвост был задран трубой, а из широко раскрытого розового рта вырывался угрожающий вопль. Мидори и Атика тоже проснулись, только старички продолжали безмятежно похрапывать. – Он что то чует… – прошептала Атика, подтаскивая к себе лежавшую на присыпанном песочной пудрой дощатом полу винтовку М 16. Кот прислушался, потом взвыл пуще прежнего. Так делали коты, когда вызывали на бой себе подобных, Ростислав много раз такое видел, когда жил пацаном в Кирове. Чего чего, а уж бездомных и дворовых кошек там хватало. Но Крыс не просто злился. Он был испуган. – Может, пума? – предположил Шибанов, снимая с предохранителя автомат. – Или койот… – Сейчас я выгляну и скажу. Никто ничего не успел предпринять, как Мидори встала, перешагнула через спящего Ромео и осторожно выглянула через мутное, чудом уцелевшее стекло витрины. – Ничего, – сказала она, продолжая вглядываться в темноту. – Темно очень… Расти, брось мне фонарик. – Я сейчас сам выйду и посмотрю, – проворчал Ростислав, сердясь на себя за то, что уснул. – Ты что, не смотрел фильмы ужасов? – уставилась на него Мидори. – Там всегда фигня начинается с того, что один из героев говорит, что он сходит и посмотрит. Его, само собой, по сюжету съедают. – Мы не в кино. И вообще, прекрати мерить все своей киношной линейкой! – неожиданно для себя окрысился Шибанов. – Тоже мне, Эдит Пиаф! – Эдит Пиаф была певицей, милый, – попыталась успокоить его Атика, но Шибанов не слушал и рявкнул: – Хорошо, Мэрилин Монро! Анжелина Джоли! Джулия Робертс! Мидори вопреки ожиданиям не обиделась. Она отошла от витрины и села на свое место, снова перешагнув через храпящего старичка. – Иди, – сказала она. – Но лучше бы ты этого не делал. Ростислав осторожно отодвинул засов и вышел на крыльцо. Под ногами скрипнули доски, и Шибанову показалось, что на этот звук ответил другой, где то за углом дома, который он еле еле мог разглядеть в темноте. Звездное небо было закрыто клочковатыми тучами, а включить фонарик значило сделать себя мишенью. Поэтому Ростислав спустился с крыльца и огляделся. Мертвый шахтерский городок молчал. На легком ветерке покачивалась жестяная табличка возле водонапорной башни, на которой уже ничего нельзя было прочесть из за облезшей краски. Поскрипывал флюгер на здании конторы. Стоп. Когда Ростислав вышел, ветерка еще не было. Неожиданно налетевший порыв поднял песчаную пыль и бросил ее в лицо Шибанову. Успев зажмурить глаза, он принялся отплевываться. Что то это все напоминало… Два года назад. |
