Среди тюремных копов Уильямс был самый, можно сказать, терпимый. Во всяком случае, не дергал твою цепь, пока ты не дергал его. И, что редко для надзирателя, не держал на тебя зуб. Словом, не шкурился.

– Давай-ка лучше на выход, а? – игнорируя вопрос, поторопил тот.

– Без базаров. – Рипер сделал руки по швам, а затем скрестил их на груди. – Как только скажете, куда меня определили.

Из-под зажима своей неразлучной планшетки Уильямс вытянул верхний лист и сунул в окошко раздачи. Рипер подошел и, подхватив, с интересом уставился в бумагу. Обратно лист он подал с улыбкой.

– Уж не знаю, как ты все это провернул с начальством, – сказал Уильямс, неторопливо пристегивая лист обратно к планшетке. – Хотя собственно, мое-то какое дело.

– А ты что, лейтенант, не слышал? Я ж перевоспитался.

– Ах, вон оно что, – беззлобно ухмыльнулся Уильямс. – Барахло свое собрал?

– Сейчас, – озабоченно заторопился Рипер. – Дай пару минут.

– Буду ровно через две.

И Уильямс с военной четкостью развернулся на каблуках.

Рипер замер, вслушиваясь, когда надзиратель со своим напарником по этажу выйдут через электронную дверь в конце коридора. Когда дверь гулко грохнула, он взялся собирать свои нищенские пожитки, в основном книги. Когда сидишь один, взаперти, двадцать три часа в сутки, приходится чем-то занимать ум, иначе свихнуться впору.

Долго, долго он мечтал об этом дне, хотя толком уже и не верил, что тот когда-нибудь наступит. Для такого, как он. С таким шлейфом делишек за спиной. Со времени перевода из Сан-Квентина в «Пеликан Бэй» к нему дважды подселяли сокамерников – по одному, разумеется. И оба раза не таких, какие бы его устраивали: то кашляют, то трещат без умолку, а то и храпят. Словом, доводят до такой точки, что не остается ничего иного, как от них избавиться. Причем цвет кожи здесь даже не главное. Просто Риперу с ними как-то не сиделось.

Случались и убийства. Во дворе. В душевых. На первых порах, когда заключенных в «Пеликан Бэй» еще кормили в общей жральне, он, помнится, удушил одного пожилого мекса за то, что тот поднес ему холодный кофе. А фигли… Из-за одних убийств ему прилетало по шеям, другие сходили с рук. Ну посидит, поморится недельку-другую в карцере, и дальше что? Что ему, спрашивается, такого сделают – накинут еще двадцатку? Это при трех-то пожизненных, не подлежащих обжалованию сроках? Да ради бога. Похоже, это понимала и охрана, и начальство, и вся исправительная система; понимала, а потому убийства внутри тюрьмы стали проходить в основном под грифом БЧУ, то есть «без человеческого участия». Иное дело, понятно, убийство «крота» из Бюро и даже сам приказ о его устранении. Тут дело запахло камерой смертников, что впервые за долгое время придало мыслям Рипера другое направление: он стал задумываться о своем будущем.

А вон и Уильямс возвращается: слышно по походке. Рипер еще на раз оглядел свою родную, вконец опостылевшую камеру – не камеру, а скорее камору два на три – и, подхватив коробку с вещичками, ступил в узкий коридор.

Идя впереди охранников, он дошел до конца коридора, и дверь перед ним отворилась. Еще два коридора, еще две двери, и он уже снаружи. В лицо дохнуло ветерком. Всё, одиночка позади.

Это всего лишь первый шаг. Через пять дней, если все пойдет по плану, он распрощается со всем этим местом навсегда.

Вот тогда действительно начнется его миссия.

Глава 08

«Чего только не сделаешь для своей страны», – с усмешкой думал Лок, стоя лицом к стене в крохотной карантинной зоне. Пальцы рук касались беленого бетона, ноги были расставлены на ширине плеч.