— Как тебя зовут, диспетчер?

— Георгий Кулик, ваше превосходительство!

Четкий, разумный ответ, надобно поощрить Кулика, отвечающего за все каналы городской связи.

Повесил трубку и зачем-то понюхал рюмку, из которой Сонечка недавно лакала ликер. Там светилась на донышке капля, как ее закатившийся глазик.

Он был доволен, что удалось оказать милой крохе добрую услугу. В Зоне помирают долго и нудно, и неважно, в какой — в той маленькой, которая ей грозила, или в большой, где она угадала родиться.

Пуленепробиваемая дверь, обитая кожей. Гурко позвонил. Через некоторое время «глазок» встрепенулся. Девичий, робкий голос: «Кто там?»

— Это я, Иркин племяш.

Его долго разглядывали, но открыли. Блондинка лет двадцати пяти, с чуть припухшим лицом, ненакрашенная. Ближайшая подруга пропавшей без вести Ирины Мещерской. Час назад Гурко разговаривал с ней по телефону. Объяснил, что приехал в командировку из Таганрога, рассчитывал остановиться у тетки, но ее не застал. Вот незадача, он же посылал Ирке телеграмму. Соседи вообще несут какую-то туфту. Будто Ирку не то похитили, не то убили. Приходила якобы милиция и всех опрашивала. В милицию он, разумеется, попозже сходит, но сперва хотел поговорить кое о чем с ней, со Светланой, потому что Ирка считает ее как бы сестрой. Легенда была шита белыми нитками, но в Москве любой бред сходил за чистую монету. Светлана Китаева даже не спросила, откуда у него ее телефон. И адрес свой не назвала, просто сказала: «Хорошо, приезжайте!», как если бы они были давно знакомы.

Гурко не удивился. Он навел о Китаевой необходимые справки и предполагал, что после смерти мужа, известного музыканта, у нее мозги набекрень.

Затевая охоту, Гурко ничего не делал случайно, хотя на первых шагах всегда больше полагался на интуицию, чем на компьютерный расчет. Он часа три изучал папки с документами, взятые у Самуилова, и только когда уткнулся носом в досье Ирины Мещерской, воображение заработало на полную мощность. С двух маленьких фотографий на него глядело изящное, полное внутренней смуты лицо. Он ощутил предостерегающий толчок под сердцем, и голос кармы подсказал: след!

Еще ничего не зная о Мещерской, кроме того, что крылось за скупыми строчками досье, он почувствовал тягу к ней. Откинулся в кресле, закурил, прищурился — и перед глазами поплыли яркие, как на цветном экране, картинки. Вот стройная модно одетая женщина спускается в метро. Она знает себе цену и не обращает внимания на грозные взгляды мужчин. Но и не уклоняется от них. Вот она в ресторане дерзкой рукой подносит к губам бокал шампанского. Одинокая, бездетная и безмужняя, не связанная никакими обетами. Вот ее хрупкая фигурка вспыхивает светлым пятном на берегу Сены. Белокурая искательница приключений на гастролях в Париже. Модели причесок на глянцевой обложке модного журнала. Красивая женщина, кропотливо строившая собственный счастливый мирок, но не сумевшая уберечь самое себя. Почему?

Исчезновение — вот самая полная метафора трагических дней. Исчезает все, что так надежно было под рукой еще вчера. Рушатся государственные структуры, и вместе с ними распадается на атомы слабый человек. Апокалипсис застал врасплох даже тех, кто готовился к нему заранее.

— Я тебя найду, — пообещал Гурко женщине, взывающей к его силе с крохотного портрета, — и, если ты мертва, справлю тризну.

Это обещание вдруг показалось ему важнее всего, что он говорил и о чем думал в последние месяцы. Уже к вечеру он позвонил в обитую кожей дверь кирпичного дома на Яузской набережной.

Блондинка Света, у которой по ошибке шлепнули мужа на автобусной остановке, задвинула два мощных засова и провела его в комнату. Не прошло и пяти минут, как стало понятно, что она трясется от страха. От еле заметного следа пахнуло паленым.