– Он не наглец, а внук моей подруги, — возразила Пилар. — Или правнук, не помню точно… Очень милый юноша, очень любезный. Он книгу пишет — про Хайнса, про тебя и про историю контакта.

– Как его зовут?

– Мохан Дхамендра Санджай Мадхури… кажется, так…

– Прямо скажем, не простое имечко, не выговоришь сразу! Он индус? Откуда у тебя подруга с внуком индусом? Что-то я такой не помню!

– Ты свое вспоминай, приукрашивай и мемуары пиши, а с моими подругами я сама разберусь, — сказала Пилар. — А что до имени… Можешь звать его Майклом или Михаилом, он не обидится.

– Заговор, определенно заговор, — проворчал Сергеев. — Ну-ка, признайся, на какой козе он к тебе подъехал? Чем обольстил?

Руки Пилар задвигались, начали ткать прихотливый узор, потом заплясали мышцы лица; она откинула головку, темные волосы рассыпались, шляпа свалилась, но Сергеев успел ее поймать. Несмотря на годы, прожитые с Пилар, и тесный контакт с тереянцами, он не смог обучиться их языку жестов и знаков. Пилар утверждала, что это женское умение, требующее врожденной гибкости и мимических талантов, и что осваивать его необходимо с детских лет. Она не пыталась учить сыновей и мальчишек-внуков, возложив надежды на Лизу и Инессу. Должно быть, не зря — они обе трудились сейчас переводчицами на станции.

Танец рук и лица завершился.

– Все ясно, — сказал Сергеев. — Этот милый юноша тоже умеет плясать и разговаривать знаками. Древнее индийское искусство… на этом вы и сошлись… Я прав?

Пилар хихикнула:

– Не совсем. Я сказала, что он на Марсе в первый раз и, конечно, захочет пройтись по Авалону. Здесь у нас масса интересного! Ну не мне же с ним гулять… В общем, я вызвала Лизу.

Сергеев покивал головой.

– В самом деле, отчего не вызвать?.. Инесса у нас дама семейная, а Лизавета — нет. Но красотой ее бог не обидел, и я точно знаю, сколько у нее поклонников на станции. Зачем ей этот индус Михаил?

– У девушки лишних поклонников не бывает, — отрезала Пилар и направилась в дом.

Индиец Мохан-Михаил в самом деле оказался милым юношей — лет этак тридцати пяти. Он был поразительно красив: матово-смуглое лицо, правильные черты потомка ариев, твердый подбородок, черные колдовские глаза и брови, какие у русских называют соболиными. «Пропала Елизавета», — подумал Сергеев, усаживая гостя за стол в саду. Впрочем, Лиза тоже была хороша, а нравом уродилась в бабку. Нрав же у супруги Сергеева был обманчив — за внешней мягкостью скрывался твердый, как кремень, характер.

Пилар принесла им печенье, стаканы с вишневым соком и удалилась. Но перед тем бросила на Сергеева многозначительный взгляд: мол, будь любезен с милым юношей, не обижай правнука подруги. Или, возможно, внука.

– Если будешь записывать, доставай свою технику, — сказал Сергеев.

– Не буду. У меня хорошая память, сэр.

– Алекс. Просто Алекс. Так мне привычнее.

В знак согласия Мохан склонил голову, и в этом жесте было столько благородства, столько уважения к собеседнику, что сердце Сергеева растаяло.

– Ты в самом деле внук подруги Пилар? — спросил он.

– Да, сэр… простите, Алекс. В экспедиции на Терею, вылетевшей век назад, были три маленькие девочки: Пилар, Амрита и Виктория. Понимаете, что это значит… Вместе росли, играли, учили язык тереянцев… вот этот… — Мохан повел рукой у подбородка, как бы изображая набегающую волну. — Они стали ближе, чем родные сестры. Пилар вернулась, за ней Амрита… Виктория по-прежнему на Терее, она переводчица в земной миссии и, вероятно, не вернется никогда.