ДОЛИНА ХАПИ, ФИВЫ

Я Ун-Амун, привратник храмовых врат в святилище великого Амона-Ра, что в городе Фивы. Я встречаю людей, приходящих помолиться божеству и поднести ему дары; встретив же их, веду от пилонов входа к бассейну, а затем — через мощенный камнем двор в первую залу храма, где высится Амон, владыка престола Обеих Земель. Остальное — дело жрецов; они берут у людей приношения и творят вместе с ними молитвы, упрашивая бога даровать им то, чего не хватает для счастья: недужным — здоровье, бесплодным — детей, жадным — сокровищ, честолюбцам — славу, и всем и каждому — благоволение фараона, да живет он вечно!

Иноземец скажет: ха, привратник! Всего лишь сторож при храме! Но иноземцы глупы и не ведают наших обычаев. Начну с того, что привратником был мой отец, а до него — деды и прадеды. Это наследственная должность, и хотя я не жрец, но тоже служу Амону, имея толику почета и кое-что от приношений. Важное занятие — привратник! Надо разбираться в людях и знать, кого и как вести в святилище: вельмож — с поклонами и преклонением колен, тех, кто званием помельче — с одним поклоном, а немху можно лишь рукой махнуть, притом повелительно: идите за мной, жабий помет, и глаз не поднимайте. Если же вдруг явится очень большой господин, близкий к Великому Дому, следует пасть ему в ноги и лобызать сандалии, что тоже требует немалого искусства, иначе наглотаешься песка и пыли. Я все это умею, ибо служу при храме уже двадцать лет. Недаром сказано: у кого предки лепили горшки, тому привычен запах глины.

Еще я должен следить, чтобы входили в храм в чистых одеждах, омыв в бассейне ноги; чтобы двигались неторопливо, с почтением к богу и его жрецам; чтобы не болтали, но хранили молчание; чтобы не было знаков суетности на лицах, чтобы кланялись к месту и вовремя, а где положено, падали ниц. Еще я обязан знать службу, для чего обучен письму и чтению папирусов — ведь не во всякий день и час можно посещать святилище, ибо бывают времена великих таинств, когда лишь фараон, вечный Гор и сын Амона, может явиться к своему небесному отцу. Великий Дом, владыку нашего, я лицезрел не раз, и не только лицезрел, но и вел к храму, шагая перед ним в белоснежных одеждах, с опущенной головой и поднятыми к небесам руками. Можно ли счесть меня обычным сторожем? Меня, на которого падала тень фараона? Меня, который отирал губами пыль с его сандалий?.. Кто посмеет такое сказать! Только иноземец и безбожник, что молится всяким идолам! А идолы те — прах под стопою Амона!

Так, в верном служении, текли мои дни, и мудрый Херихор, верховный жрец, царский сын Куша и правитель столичного города Фивы, был мною доволен. Ныне его благоволение даже важнее, чем милость Великого Дома, ибо владыка Та-Кем сидит высоко и далеко, а Херихор близко, и может в любой миг явиться к храмовым вратам и обратить свой взор на некоего Ун-Амуна. К тому же всем известно, что верховный жрец главенствует над Фивами, рассылает приказы князьям, правителям земель, и без его слова фараон даже утиной ножки не съест и не выпьет чашу вина. Об этом знают все, но молчат или шепчутся так тихо, что не услышит севший на темя комар.

А я, пребывая всякий день у врат Амона, знаю еще больше.

Зачем человеку глаза? Чтобы видеть. Зачем ему ум? Чтоб размышлять. Зачем ему губы? Чтоб сжать их покрепче и не выпустить ни слова о том, что думаешь. Ибо болтливый быстро лишится головы и предстанет перед судом Осириса.

Но я не болтлив. Я видел, что владыка наш стар, болен и не отличается телесной крепостью. Словом, не великий Рамсес, который был высоким, могучим, на диво плодородным и прожил столько лет, что на две жизни хватит. Нынешний Гор, наш повелитель, клонится к закату лицо его желтое, кожа обвисла, и ноги он волочит, как подбитый стрелой журавль.