Только сейчас он обратил внимание на бухающий ритм. «London Calling». «Клэш».

— Это твой первый рок-диск.

— И скорее всего последний. — Он сел за стол. — Ты была права.

— Я? В чем именно?

— Маленькую девочку по имени Хелена много лет назад положили в больницу. Нашли историю болезни…

43

Они лежали в постели. По телу медленно разливалась приятная усталость. Бывает усталость приятная и неприятная. Сейчас усталость была приятной. Созидательная усталость сменила усталость разрушительную. Мышцы расслабились, он чувствовал, как медленно отмякает тело и уходит нечеловеческое напряжение последних дней.

— Ты думаешь о ребенке, — сказала она.

— Да. Но по-другому. Ты же знаешь, как все меняется. В один момент видишь только возможности, в другой — препятствия и трудности.

— Полицейское определение жизни.

— Полицейское описание работы. К сожалению. Еще несколько часов назад я был почти уверен, что мы ее не найдем.

— Ты думаешь… о худшем?

— Мне не хочется произносить это вслух.

— Надежда есть, — твердо сказала Ангела. — Ты сам это повторял, и не один раз.

— Надежда есть… потому что мы имеем дело с чем-то отличным от классического похищения ребенка — ребенок играл на детской площадке и исчез, и мы предполагаем, что какой-то сукин сын его похитил. В таких случаях надежды почти нет. И ребенка мы, как правило, не находим… если только какой-нибудь психопат сам не укажет, где закопал тело.

— А здесь не так?

— Нет. Рисунок необычный. Значит, надежда есть… Или дело обстоит еще хуже, чем все предыдущие.

— Ты же не хотел произносить это вслух… А может, тебе это и нужно.

Он промолчал.

— Я имею в виду… поговорить не с коллегами-следователями, а с кем-то еще.

— Да… может быть.

— Я слушаю.

— Здесь все другое, — приподнялся он на локте. — От этого дела веет… неслыханным одиночеством. Сколько времени заняло выяснение ее имени, поиск квартиры, где она жила… подтверждение опасения, что ребенок тоже исчез. Мы же не знали, есть у нее дети или нет, знали только, что она рожала. Если бы не эта замечательная старушка, мы бы и сейчас тыкались в потемках. Ты понимаешь? Не просто одиночество… неслыханное одиночество. Теперь мы знаем имя, но о жизни ее почти ничего не известно… какие-то случайные фрагменты. Человек жил, воспитывал ребенка, а окружающие ничего не видели. Им не было дела.

— Сейчас, наверное, многое прояснится. Общегосударственный розыск, тревога… или как там у вас это называется?

— Да, конечно… А может, и нет. Я как раз это и имею в виду. Жуткое одиночество, в котором она жила…

— Да… я понимаю.

— Не с кем поговорить. Просто поговорить, вот как мы с тобой разговариваем сейчас…

— Мы с тобой? — повторила она и замолчала. «Сейчас не время. Я никогда не видела его таким… как будто он без кожи. Он выглядит совсем юным, и не только из-за длинных волос. Через час. Или через пару дней. Сейчас не время для ультиматумов».

Она подняла руку и погладила его по голове.

— И сколько это будет продолжаться?

— Непрерывно.

— Я имею в виду волосы. Не пора ли подстричься?

— Найдем девочку — подстригусь.

— Ты что — стал суеверным?

— Нет…

— Только не конский хвост.