|
Знавал он и похуже. Взять хотя бы каменный пол многоэтажной парковки в Анголе, или разбомбленный металлический завод, где они спали в палатках, а по утрам харкали черной сажей, или — самое гнусное — ночлежку в Норфолке, куда мать притащила его вместе с одной из сводных сестер, когда ему было восемь, а сестре шесть. Помнил он и неуютную больничную койку, на которой провалялся не один месяц, и заброшенные трущобы (где также обретался вместе с матерью), и промерзший лес, где находился их военный лагерь. По сравнению со всем прочим узкий, неприветливый лагерный лежак под единственной голой лампочкой выглядел невероятной роскошью.
Обзаведясь предметами первой необходимости, Страйк будто погрузился в знакомый солдатский быт, когда делаешь то, что положено, без вопросов и жалоб. Он выбросил пустой контейнер, включил свет и подсел к столу, за которым Робин провела почти весь день. Занимаясь подготовкой нового дела — жесткая картонная папка, чистые листы бумаги, металлический зажим, блокнот с записями откровений Бристоу, рекламная листовка из паба «Тотнем», — он отметил порядок в ящиках стола, протертый от пыли монитор, отсутствие чашек и остатков еды, а также легкий запах средства для ухода за мебелью. С некоторым любопытством он открыл жестянку для мелочи и обнаружил там выведенное аккуратным, округлым почерком Робин сообщение о том, что ей причитается сорок два пенса за пачку шоколадного печенья. Страйк взял сорок фунтов из наличности, полученной от Бристоу, и бросил в жестянку, а затем, поразмыслив, отсчитал сорок два пенса мелочью и положил сверху. После этого он вынул из верхнего ящика секретарского стола одну из уложенных аккуратным рядком шариковых ручек и начал плавно и быстро писать, начав с даты. Конспект беседы с Бристоу он вырвал из блокнота и вложил в папку отдельно; перечислил все действия, совершенные к этому моменту, включая звонки Энстису и Уордлу плюс номера их телефонов (неучтенными остались только сведения о его знакомце, от которого был получен полезный адресок с парой имен). Напоследок Страйк присвоил делу порядковый номер и надписал его на корешке вместе с темой «Лула Лэндри: внезапная смерть», а затем убрал папку в ящик конторского шкафа, в крайний правый угол. Только теперь он сподобился открыть конверт, в котором, если верить Бристоу, содержались важные сведения, ускользнувшие от внимания полиции. Почерк типично адвокатский, убористый, аккуратный, с наклоном влево. Как и обещал Бристоу, содержание этих записей касалось в основном человека, обозначенного условным прозвищем Бегун. Этого рослого чернокожего парня, закрывающего лицо шарфом, зафиксировала камера видеонаблюдения в ночном автобусе, который шел от Ислингтона в сторону Уэст-Энда. В автобус он вошел примерно за пятьдесят минут до гибели Лулы Лэндри. А после этого попал в объектив такой же камеры в Мейфэре, когда двигался в направлении дома Лэндри в час тридцать девять ночи. Как показало видео, Бегун сверился с листком бумаги («м/б, адрес или план?» — прокомментировал Бристоу в своих записях), а потом исчез из кадра. Вскоре Бегун промчался мимо той же камеры в обратном направлении; было это в два часа двенадцать минут. «Следом бежал еще один чернокожий: м/б, этот стоял на стреме? Незадачливые угонщики? Как раз в это время за углом сработала автосигнализация», — сообщал Бристоу. Наконец, имелась съемка, сделанная еще одной камерой, в нескольких милях от места происшествия: той же ночью, но ближе к рассвету чернокожий, сильно напоминающий Бегуна, идет по мостовой в районе Грейз-Инн-сквер. Лицо, отмечал Бристоу, по-прежнему закрыто шарфом. Страйк прервался, протер глаза и содрогнулся от боли: он совершенно забыл про фингал. Теперь его охватила беспричинная нервозность — свидетельство полного изнеможения. С протяжным недовольным вздохом он стал обдумывать заметки Бристоу, сжимая в волосатом кулаке авторучку, чтобы по мере надобности делать собственные примечания. |
