— Ты сама виновата, — сказала я ей. Вряд ли она меня услышала, но увидеть успела. Чуть позже.

Я взлетела вверх, избавившись наконец от неудобного шерстяного платка. Я уцепилась снизу за решетчатый пол второго этажа, ногами обняла стальную скобу и замерла, поджидая, пока они добегут до меня. Они двигались медленно, прижимаясь к стенам. Очевидно, их здорово напугали три бездыханных охранника. Они столпились возле решетки, которая прыгала туда-сюда, а я все ждала, распластавшись под потолком, с кинжалом в зубах.

Кой-Кой тем временем нашел щель для своего пластичного тела. Я услышала, как вскрикнул тот, кто не желал отпирать нам дверь. Дверь отпер перевертыш, уже в облике своего нового визави, и впустил Юлю и нюхача внутрь. Там оказалось гораздо светлее, и потянуло свежестью. Юлина бабка находилась совсем рядом, она гуляла в тюремном дворе.

Те шестеро, что шли по нашему следу, оттащили спящего охранника и остановили судороги решетки. Когда они крадучись прошли подо мной, я спрыгнула вниз и напала сзади, на главного. Высокий офицер докладывал кому-то через трубочку, торчавшую у него в ухе, он переступал мягко и тихо, как пума на охоте, и непрерывно целился в открытую дверь. Он целился в светлый прямоугольник в конце коридора, куда только что спряталась Юля.

Его сердце громыхало так, что я нащупала бы его стилетом даже с завязанными глазами.

Рядом с женщиной-саксаулом шла другая женщина, широкая и опасная, как горная обезьяна. Прежде чем командир их группы упал, она единственная заметила меня и сразу выстрелила, даже не обернувшись. Но попала в своего товарища, которого я толкнула в спину. Второй из четверых мужчин схватился за ногу и с руганью скорчился на полу.

В ответ на выстрел Кой-Кой ударил очередями с двух рук, и мне ничего не оставалось, кроме как распластаться на ребристом железе. Кажется, Кой-Кой убил двоих и двоих ранил. Особой меткости ему не требовалось, но это чудо, что он с такого расстояния не задел меня.

Я прыгнула на того, кто уцелел под градом пуль. Это был крупный, вспотевший мужчина, он спрятался в дверной нише и прилежно целился туда, где только что стоял перевертыш. Он успел повернуть ко мне рыхлое зернистое лицо, и, как это порой случается, перед тем как нанести удар, я увидела его в детстве.

Потом я прирезала их обеих, сухую привратницу и широкую обезьяну. Второй я оказала крупную услугу: она была смертельно ранена в живот и мучилась бы еще очень долго. Женщина-саксаул выстрелила в меня дважды, прежде чем я сломала руку, сжимавшую пистоль. Мне повезло, что она плохо видела в темноте.

— Кой-Кой, спроси ее, почему она меня так ненавидит? — Я присела рядом, несильно ударила ее кулаком в нос и взяла ее за волосы.

Она даже не плакала, она ныла и тряслась. Из ее разбитого острого носа лилась кровь, но глаза оставались сухими. В них не было страха, только ненависть.

— Женщина-гроза, сейчас не время… — начала Кеа, но я ее оборвала. Они ждали меня в проеме самой последней двери, выводящей к женским камерам, но я не могла оторваться.

— Ты меня удивляешь, Кеа. — Я заговорила на македонском. — Разве тебе я должна повторить, что не опаздывает тот, кто никуда не торопится?

— Ты права, — согласилась Кеа. — Я не понимаю язык руссов, но чую мысли этой женщины. Ты зря тратишь на нее время, ее душа искалечена навсегда. Она ненавидит не тебя, домина, она ненавидит весь мир.

— Кой-Кой, скажи ей… Ты могла нам помочь, — обратилась я к женщине-саксаулу. — От тебя требовалось не нарушать закон, но проявить немного доброты. Ты могла помочь девочке, она так мечтала обнять бабушку. Всего лишь пять минут. Ты стреляла в нас, ты хотела меня убить, хотя до этого никогда не видела. Я прошу, объясни мне. Для меня это очень важно.