Однажды нам встретились развалины жилья. Почти вплотную к ним — ветхая изгородь. С кольев отваливается кора. Буйная трава скрыла все, что могло быть на земле, сообщая лачуге еще более заброшенный, потерянный вид.

Дорога оставалась безлюдной, и на ходу мы разговаривали. О многих вещах: о кораблях, и людях, и бурях на море, о крушениях, и судовых наборах, и как построить крепкую посудину, и как чувствуешь в руках добротно сделанное судно при высокой волне. Моряком я не был, хотя много раз выходил в залив, плавал в Ньюфаундленд, Новую Шотландию, на Лабрадор. Мне исполнилось всего десять, когда я под парусом один дошел до острова Бонавентур, который виднелся из моего дома. Да, впрочем, таких вещей какой мальчишка из Гаспе не делал. Но пусть я не был морским волком, как строить корабли, я знал, и знал, что требуется, чтобы они успешно противостояли стихиям.

Деревянная Нога знал больше. Он был знаком с открытым морем, и не поверхностно. Ему доводилось плавать боцманом, парусным мастером и судовым плотником. Он говорил о Марселе, Ла-Рошели, о Дьеппе, Сен-Мало, Бристоле, Генуе. Знал Малабарский берег и глубокие воды Иравади. Обо всем этом я слышал с детства, ведь многие Талоны возвращались в море, и наш родоначальник не остался единственным приватиром в семье.

И вдруг я застыл как вкопанный. За поворотом того, что здесь сходило за дорогу, в нескольких сотнях ярдов шел Маклем. Не один.

Жобдобва чертыхнулся, но было поздно. Он увидел нас и остановился подождать.

— Гляди в оба, парень, — предупредил мой спутник. — Злой тот человек, грешный, ни совести в нем, ни жалости. Дай малейшую возможность, сердце у тебя из груди вынет.

— Так ты знаешь его?

Жоб не отвечал, как если бы выболтал чего не следовало, затем с горечью проговорил:

— Да, знать его я знаю… скорее, о нем, и мерзостная случилась штука, когда он впервые встрял мне поперек курса. Следи за ним, не доверяйся ни на минуту. Почему-то ты привлек его внимание, а на кого он обращает внимание, те умирают. Сам видел.

Полковник Родни Маклем продолжал ждать на тропе. Красивый, смелый человек.

Признаться? А кто он такой, допрашивает тут меня? И стоит ли верить ему больше, нежели Маклему? Тот хоть больше похож на джентльмена.

Пока я колебался, Нога сказал:

— У нас больше общего, чем ты думаешь, куда больше. Порешить он тебя целится, и меня тоже. Мы с ним и вдвоем не справимся, но, может, хоть подольше протянем. Ну, что скажешь?

— В Питтсбург я иду.

Он нахмурился.

— В Питтсбург? Что это такое? И где?

Мы замедлили шаг и беседовали полушепотом.

— Это новый город на Западе. Там раньше стоял форт, Форт-Питт. На этом месте сливаются реки, и там строят суда для западных водных путей.

— Западные пути? Это через Тихий океан?

— Нет, по рекам. На Западе текут большие реки, во всех направлениях. Миссисипи видел?

— Ага, плавал разок-другой в Новый Орлеан. Вот уж река так река, больше всех на свете!

— Не больше. Есть река длиннее, намного длиннее, она впадает в Миссисипи. Называется Миссури. Далеко к западу она тянется, а исток ее — в Скалистых горах. В Питтсбурге еще много будут строить, и мои руки пригодятся, а со временем и для себя что-нибудь построю.

— По воде соскучился, так чего бы тебе не податься на море? Там есть местечки — острова, бухты и всякое такое, — которые ни одна живая душа еще не видела, и многие из них, сколько ни глядеть, не надоедят.