Испанцы шли, чеканя шаг, посреди волнующегося индейского моря, и страх не покидал их. Достаточно одной искры, одного слова, брошенного императором, – и все это море обрушится на них, сметет, затопит, превратит в ничто.

Но Тупак Амару ехал с неподвижным и спокойным лицом древнего божества, которому безразлично все земное. Казалось, он не замечает петлю на шее, не замечает свое нищенское черное одеяние, не замечает возвышающийся впереди, на площади перед собором, обтянутый черной тканью эшафот.

Процессия вышла на площадь.

Двое солдат под уздцы подвели мула к эшафоту, помогли Верховному Инке спуститься на землю. Он слегка поморщился – ему претила помощь, но со связанными руками он не смог бы спешиться сам.

На эшафот, однако, он поднялся самостоятельно.

Здесь его ждали два человека – епископ Куско и палач по прозвищу Кривой Хуан.

Епископ последний раз обратился к низложенному императору, предложив ему перед смертью принять свет истинного католического учения. Тупак Амару отстранил его небрежным жестом руки, подошел к краю эшафота и произнес громко и отчетливо, так, что его услышал каждый в толпе:

– Мать-земля, будь свидетелем того, как враги проливают мою кровь!

В ответ на его слова тысячи глоток исторгли вопль жалости и скорби, оскорбленной гордости и отчаяния. Тысячи людей наполнили площадь стонами и плаче