Я действительно был очень пьян. Боже всемогущий, по-моему, я даже бросил в него бутылку. Помнит ли он еще об этом? Несомненно. Во всяком случае, это он, и никто другой. Не герр Золтан или один из его людей. Наверное, я слишком много фантазирую. И боюсь, конечно боюсь — уже столько месяцев…
— Господин профессор, я уже сказал вам по телефону, что сегодня с послеобеденной почтой получил письмо от фройляйн Демут…
— …которая тридцать четыре года как мертва.
— Которая тридцать четыре года как мертва, да. — Хаберланд кивнул. — Вы ничего не читали об этом самолете, который разбился на Монблане третьего ноября пятидесятого года?
— Читал, да, я смутно помню. Но какое это имеет отношение ко мне?
— Все люди, которые были на борту этого самолета, погибли. В августе прошлого года французская горная полиция в районе глетчера Боссон у Шамони нашла один почтовый мешок из груза этого самолета. Потом между органами власти долго велись бесконечные переговоры, насколько целесообразно отправлять адресатам почту, которая была в этом мешке. Переговоры велись между Парижем, Берном, Бонном и Веной, поскольку в мешке были письма, адресованные французам, австрийцам и немцам. Уму непостижимо, как много времени занимают бюрократические процедуры.
— Видимо, они подумали, что, раз письма пролежали столько лет, несколько месяцев не имеют значения. — «Зачем я вообще это сказал? — беспокойно размышлял Линдхаут. — Хотел пошутить? Ну, это не было очень хорошей шуткой». — Сейчас я вспоминаю, — быстро сказал он, — это был самолет, летевший из Калькутты в Женеву, да-да, я читал сообщение.
— В этом почтовом мешке находилось и письмо фройляйн Демут.
— Минуту, — сказал Линдхаут, — письмо фройляйн… Но фройляйн Демут погибла в сорок пятом году во время воздушного налета на Вену! — И добавил с иронией: — Здесь в Вене, — не в Калькутте!
— А я этого и не утверждал. Она написала письмо здесь, в Вене, незадолго до своей смерти.
— И как же оно оказалось в Калькутте, а потом из Калькутты здесь?
— Потому что я был в Калькутте.
— Когда? В сорок пятом году?
— В пятидесятом.
— Где же было письмо эти пять лет?
— Сначала в почтовом ящике.
— Ага. — Это опять должно было прозвучать иронически, но иронии не получилось.
— Так мне рассказали. Ящик висел на стене дома в Первом районе. В дом напротив попали бомбы. Здание обвалилось и погребло под собой ящик. Раскопали его только в пятидесятом году.
— Почему же вы не получили письмо в том же году? Тогда я еще был в Вене, я улетел в Америку только летом!
— Меня не было в Вене. Уже не было.
— Вы были уже в Калькутте?
— Нет, еще в Риме.
— Но почему?
— Что «почему»?
— Почему вам тогда не переслали письмо в Рим?
— Когда письмо было доставлено по венскому адресу, я уже уехал в Рим и находился на пути в Калькутту. Я собирался стать там миссионером. Поэтому письмо из Вены мне переслали в Калькутту.
— Тогда оно должно было дойти до вас в Калькутте!
— Совершенно верно.
— Но оно не дошло?
— Оно не дошло, нет. Иначе я не сидел бы сейчас перед вами, господин профессор.
Через приоткрытую стеклянную дверь балкона в тихое помещение с множеством книг проникал шум вечернего движения транспорта.
— Минуту, пока я не сошел с ума… — Линдхаут зажал виски ладонями. |