— Продолжайте, — прошептал дон Луис.

— Мы подходим, — снова заговорил своим строгим голосом Саверан, — к наиболее важным событиям. Наше толкование будет ново для вас, но совершенно отвечает истине. По несчастной случайности встретившись как-то с Ипполитом Фовилем в лесу, я из осторожности сменил квартиру и даже перестал встречаться с Флоранс, предложив ей писать мне до востребования. Я весь отдался своей работе, совершенно спокойный и уверенный в том, что никакая опасность не может мне угрожать. Гром действительно грянул с чистого неба. Только тогда, когда ко мне ворвался префект полиции со своими людьми и я узнал об убийстве Ипполита Фовиля и Эдмонда и об аресте моей любимой Мари-Анны.

— Невозможно! — воскликнул дон Луис и снова враждебно насторожился. — К тому времени уже миновало две недели. Если не из газет, то мадемуазель Флоранс…

— Газет я не читаю. Неужели это так неправдоподобно? А Флоранс письмом, как раз отправленным в день двойного убийства, я предупредил, что уезжаю на три недели. В последнюю минуту я передумал, но она об этом ничего не знала, поэтому ни о чем предупредить меня не могла.

— Но позвольте! — вскричал дон Луис, — не можете же вы отрицать, что человек с палкой черного дерева, проследивший Веро и подменивший письмо…

— Это был не я, — перебил его Саверан и, невзирая на то, что дон Луис иронически пожал плечами, он настойчиво продолжал:

— Тут кроется какая-то, пока необъяснимая ошибка, но клянусь, я никогда в жизни не был убийцей, это не вязалось бы со всем моим образом жизни. Повторяю, гроза захватила меня врасплох. И поэтому реакция была так неожиданна, что во мне вдруг заговорили дикие и примитивные инстинкты. Подумайте только, посягнули на то, что было для меня самое святое. Мари-Анна в тюрьме! Обвинена в двойном убийстве! Я обезумел. Я сознавал только одно: надо бежать, бежать во что бы то ни стало, чтобы затем спасти Мари-Анну. Тем хуже для тех, кто стоит на моем пути. По какому праву оскорбляют они чистую женщину? Я убил в тот день одного человека, но я мог бы убить десять-двадцать. Что значила жизнь этих несчастных? Они стояли между мной и Мари-Анной, а она была в тюрьме.

Гастон Саверан сделал над собой усилие, от которого судорога свела ему лицо, он старался вернуть себе самообладание и кое-как справился с собой, но голос все же дрожал, когда он заговорил снова.

— Убегая от агентов префекта, я свернул на боковую улицу, и тут меня спасла Флоранс. Она давно обо всем знала из газет, которые читала для вас. Она слушала ваши комментарии и замечания и проникалась уверенностью, что враг, единственный враг Мари-Анны — это вы.

— Но почему, почему?

— Да потому, что она видела, что вы обвиняете ее! — с силой вырвалось у Саверана. — Потому, что вы были заинтересованы в том, чтобы отстранить сначала Мари-Анну, потом меня от наследства Морнингтона… и потому, наконец…

— Что?

Гастон Саверан мгновение колебался, но потом отрезал:

— Потому, наконец, что для нее не было сомнений, кто вы, а Арсена Люпена она считала на все способным.

Наступило молчание, мучительное молчание. Флоранс хранила невозмутимое спокойствие под взглядом дона Луиса, и он ничего не мог прочесть на ее непроницаемом лице.

Гастон Саверан заговорил опять:

— И Флоранс, друг Мари-Анны, терзаясь за нее, повела борьбу с Арсеном Люпеном. Она написала статью, черновик которой вы нашли у себя во дворе, она опустила перед Люпеном железную штору, чтобы задержать его, так как из разговора его с Мазеру узнала о предстоящем моем аресте, она поспешила на автомобиле ко мне, и хотя предупредить меня уже не успела, дала мне возможность бежать.