Семья Хиллов была довольно старинной. Предки матери пришли в Бостон еще с паломниками. Род отца был не настолько древним. Он усердно работал, чтобы сделать себе карьеру, и смог закончить юридический факультет в Гарварде. И теперь для них обоих было очень важно, чтобы Спенсер самостоятельно сделал в жизни что‑то значительное. И это «значительное» вовсе не подразумевало, что он влюбится в такую девушку, как Кристел. Роберт в свое время женился очень удачно. Он всегда делал именно то, что от него ждали, в то время как Спенсер был свободен в своем выборе, и это ему нравилось. И теперь, когда не стало старшего брата, он чувствовал себя так, как будто родители ждали, что он будет делать то, что не успел сделать Роберт, что он должен идти тем путем, который всегда казался ему неподходящим, а теперь вдруг стал правильным. И учеба на юридическом факультете была частью этого пути. И возвращение в Нью‑Йорк. И работа в конторе на Уолл‑стрит... Он никак не мог представить себя на этой работе. Ему казалось, что три года на юридическом факультете – слишком мало. Но, черт возьми, Уолл‑стрит звучало для него довольно заманчиво. В конце концов, если он сможет сделать что‑нибудь стоящее, сумеет заложить первый камень на пути к своей карьере, может быть, тогда он действительно пойдет в гору. Подумав об этом, он еще раз посмотрел в окно, думая о том уголке, где расстался с Кристел. Потом вздохнул и вернулся в комнату. Она была хорошо обставлена: на полу лежал толстый ковер, мебель новая и дорогая, а над головой висела огромная люстра. И все‑таки он думал о ранчо, вспоминая холмы, девушку, сидящую на качелях. У него осталось только две ночи. Две ночи перед тем, как он вступит в ту жизнь, которая так неожиданно досталась ему от Роберта. Почему, черт возьми, он не может плюнуть на все это? Почему он должен ехать в Нью‑Йорк, делать то, что от него хотят, работать в этой чертовой конторе на Уолл‑стрит...

Он решительно вышел из комнаты и с силой захлопнул дверь. В восемь часов его ждали в доме Гаррисона Барклая. Он был другом его отца, федеральным судьей и имел большие связи среди политиков. Поговаривали, что в один прекрасный день он может оказаться в Верховном суде. Отец настоял, чтобы Спенсер увиделся с ним. Они один раз уже встречались, это было в прошлом году, и теперь, несколько недель назад, он опять позвонил ему и сказал, что заканчивает Стэнфорд и уезжает в Нью‑Йорк, где будет представлять юридическую фирму. Гаррисон Барклай был очень рад за него и пригласил на званый обед. Спенсер понимал, что это первый званый обед, в его жизни будет множество таких вечеров, он должен привыкать к этому. Он вернулся в отель, принял душ, побрился и переоделся. Затем быстро спустился вниз, но настроение было неважное, не хотелось видеть никого, тем более Гаррисона Барклая.

Дом семьи Барклаев – красивый кирпичный особняк – находился на пересечении улицы Дивисадеро и Бродвея. Дворецкий открыл ему дверь, и, войдя внутрь, он услышал по звукам, доносившимся из глубины дома, что вечер в самом разгаре. На мгновение ему показалось, что он не выдержит этого. Ему придется беседовать, очаровывать и развлекать их друзей, а так хотелось бы в этот вечер побыть одному. Посидеть где‑нибудь в одиночестве и думать о своем, мечтать о девочке, с которой он был едва знаком... о девочке, которой послезавтра исполнится шестнадцать лет.

– Спенсер! – громко окликнул его судья, когда молодой человек вошел в комнату. Ему показалось, что он школьник и сейчас предстал перед учительским советом.

– Добрый вечер, сэр. – Он поздоровался с другом своего отца с приветливой улыбкой. – Очень рад видеть вас. Добрый вечер, миссис Барклай.

Судья Барклай чуть ли не силком провел его по комнате, знакомя с каждым из гостей и объясняя, что он только что закончил юридический факультет Стэнфорда.