Жена не отвечала. Сидела на полу, закрыв лицо, и раскачивалась с боку на бок.

— Ну, чего? Блудить блудила, не боялась, а отвечать боишься?

— Не устояла я, — выдохнула сквозь ладони жена.

— Чего-о? — переспросил он.

— Не устояла, — повторила она, отнимая ладони от лица, глянула на него снизу и тут же соскочила глазами, уперла их в пол. — Будто не я была. Пристал как банный лист, об одном уж и думала — освободиться скорее. Ты там мать хоронишь, а он тут ко мне… Отделаться уж от него скорее хотелось. Чтобы с глаз сгинул…

— Облегчила себя, значит…

Жена молчала, сидя перед ним, глаза у нее были мокры.

— Сама снимала с себя, да?!

Жена вздрогнула, снова закрыла лицо руками, словно бы можно было спрятаться так, но нельзя было спрятаться, и она крепко провела ладонями по щекам, вытирая слезы, и отняла их от лица.

— Отделаться от него хотелось… — сказала она. — Невмоготу было.

Не призналась, да и как признаешься в таком, а и без признания все ясно стало. Как ответила.

Ладно хоть, то хорошо еще, что одно это место, где прижал ее, не домом оказалось, — тогда хоть пали его. Клубом ее оказалось. Дождался, когда все разойдутся после сеанса, достала ключи закрывать, — отобрал, запер изнутри и не выпускал…

— И что, много это он тебя раз так-то прижимал? — последнее, кажется, что спросил тогда Прохор.

— Больше нет, — сказала она. — Ты воротился, может, тебя увидел, может, к Томке стал ладиться, больше не приставал.

Может, его и увидел, а только в лицо не запомнил. Иначе бы не стал при нем… А скорее-то всего, съел, что хотел, да на второй раз аппетит не разыгрался.

А, нет, вон он что последнее тогда спросил у жены:

— А если б он снова так начал? Снова б как хвост. По проторенной-то дорожке легче ходить.

И снова жена молчала, не отвечала долго, потом, наконец, ответила:

— Так ведь ты ж приехал. Я бы, чуть что, тебе…

Ага, ему она. Под защиту бы. После того, как… Потом, вспоминая, как у него самого-то с нею все вышло, Прохор увидел: а и в самом деле, слабая она на напор. Бегали всем культпросветучилищем к ним в часть на танцы, сами ходили к ним в увольнения на всякие вечера, и чем она ему понравилась, что повлекло к ней — очень была покладистая, никогда поперек особо, как ты, так и она, ну будто рука в варежке, так с нею себя чувствовал. И видно, на крепости ее это тоже сказывалось, такая натура ее, — другие ребят сколько за нос водили, да так ребята ничего и не получили, а она ему на четвертое, на пятое ли свидание уступила. И тоже ведь напором взял ее, им, и только…

Ту зиму Прохор дома почти не жил. Как раз открыли новый мастерский участок, далеко от поселка, два с половиной часа езды, и, чтобы не возить людей туда-обратно каждый день, не тратить время, поставили там вагончики для жилья, устроили душевую, красный уголок — в понедельник утром привезли, в пятницу вечером увезли. Вахтовый метод называется. Прохор не стоял в списке на работу там, сам же летом, когда те списки составлялись, и отбоярился, тут напросился. И не ездил домой в субботы-воскресенья, оставался в вахтовом поселке добровольным сторожем, и тоска брала в эти субботы-воскресенья, телевизор телевизором, да ведь не будешь перед ним с утра до ночи сидеть, а и домой ехать — как жилы из себя тянуть было. Но все же наезжал, конечно, и в эти-то вот наезды стал бить жену, бил — и все было мало, не утолял себя. Оттого, может, что знал: не расцепиться, так это и нести с собой.