А сама она еще оставалась хоть куда, обаятельная, респектабельная, шикарно одетая жена высшего милицейского городского чина… С ходу ей давали не больше тридцати, и лишь потом, присмотревшись, понимали, что чуточку ошиблись. Свою жизнь Нина целенаправленно посвятила самой себе и поэтому свою жизнь ненавидела.
С мужем они жили по разные стороны забора. Давно и словно обо всем договорившись, хотя не сказали друг другу об этом ни слова. Нина Петровна привыкла к своему непонятному одиночеству при муже, но не смирилась. Ей, да и не только ей, часто казалось, что такая женщина, как она, не может, не должна оставаться одна даже ненадолго. Разглядывая себя в зеркало, Нина каждый раз искренне недоумевала, почему она никому не нужна. Где ее поклонники и воздыхатели? Удивлялись по этому поводу и окружающие.
Многолетний роман с женатым управленцем закончился, как и следовало ожидать, ничем. Иногда Нина грустно размышляла, что, вероятно, слишком умна и красива, мужчины ее просто побаиваются. Но думать так о себе было нехорошо. Нина отметала пустые домыслы, снова терзалась в догадках и опять жила сама по себе, отрешившись от дочери и общаясь по вечерам исключительно с телевизором. А муж допоздна пропадал на работе. И жаловался, явившись домой ближе к ночи:
— Совсем задолбала работа! До потери пульса! Прямо заела! Никак все бандитье не выловлю! Размножаются почкованием. Надоели!.. Далеко не узок круг этих революционеров! Действуют своей сплоткою… Что несложно в нашей стране непуганых идиотов… Прямо с утра голова уже кругом. Может, подать в отставку?
Все УВД города давно подсчитывало вслух, сколько раз начальник собирался уходить. Шутка такая…
Начальник был большой любитель зацепиться языком. И часто поздними вечерами изливался перед молчаливой, думающей лишь о своем, личном, женой. Она понимала, что это монолог самому себе, и никогда не вмешивалась, не мешая мужу исповедоваться.
— На нашу так называемую зарплату, мать, не проживешь. А семью как кормить? У меня с утра милиционеры почти все, как один, с ног падают, глаза сами закрываются. Допоздна еще пахали где-то. А тут служба… И дорога домой — час, а то и больше… Много пригородников… Дома — жена с ребенком. Хорошо, если с одним. И родители-пенсионеры. И у всех, объективно или субъективно, не суть, но у всех свои несчастья: только у одних жемчуг мелкий, а у других щи жидкие. — Полковник тяжело сопел. — Так осточертело быть нужным лишь при каких-то разборках! У меня в УВД прямо зона слез и поцелуев. Центр общественных связей! А так, мать, хочется, чтобы во мне нуждались просто так!.. Но это все химеры и миражи. Хоть зашибись! Совсем зачмырили своими проблемами! Не обижайся, это я ворчу по-стариковски.
Нина ничего не отвечала. Да и что говорить?.. Она все это слышала столько раз, что давно могла без запинки повторять вечерние горевания мужа…
Нина сосредоточенно смотрела в окно. Серый какой-то денек… И все лето было невыразительным и тусклым. Оставалось надеяться на сентябрьское тепло бабьего лета.
— Дознавателей не хватает… — тоскливо тянул начальник милиции. — Парни чуть ли не по сотне дел тянут. Недавно одного схоронили — сердце не выдержало, тридцать шесть лет… Все давно всем известно. Но правительство мастерски притворяется глухим и слепым. Там одни инвалиды. Бессилие власти, матушка… Ха-ха-ха… Мы — государство ненужных людей. Но всех не перевешают…
«Неужели у меня так никогда и не будет настоящей, большой любви? — думала Нина. — Неужели я обречена слушать эти разглагольствования всю жизнь?! Я не вынесу… У меня нет больше сил…»
— Участковые с бабок, торгующих у метро сигаретами и всякой другой мелочовкой, деньги берут, слыхала? Все в одной замазке… А тут еще миллионеры местного значения… Когда денег много, их всегда мало… Люди торопятся затоварить свою жизнь. |