После такого внушения старик стал относиться к своей задаче серьезнее, даже замурлыкал про себя начало песни. На гуоле опять не хватало одной струны, но это ерунда - имамы и не знают, сколько их должно быть. Пожалуй, можно спеть про Абу-Салтана немного из песен о Салакуни, самые маленькие его подвиги.

Тропинка сделала крутой поворот и из-за деревьев показалось селение имамов. Ошибиться было невозможно - никто другой на Квилу не зажигал вечером огней. Зачем боги придумали темноту? Разве чтобы ее освещать? Но у имамов как всегда был свой, особый взгляд на вещи. Хозулуни поговаривали, что при свете эти люди занимаются ночным колдовством.

Они вышли на широкую улицу, подошли к высоким воротам. Имамы окружали отдельным забором каждый дом, для чего - хозулуни не могли понять. Нащупав специально подвешенный на веревке деревянный молоток, Абу-Салтан пять раз ударил в ворота. В четырехэтажном доме громко вскрикнула какая-то женщина.

- Помни: веди себя прилично, и делай только то, что я тебе разрешу, - прошептал имам.

Потянулись минуты ожидания. Наконец хлопнула какая-то дверь, раздались чьи-то грузные шаги, тут же залаял хунди. Имамы заводили этих полезных животных почти в каждом доме, но хозулуни их не продавали.

- Кто стучится в мой дом, кого принес шайтан в темноте?! - хрипло крикнул кто-то.

- Изгнанник идет по пути, начертанному для него Всевышним! - отозвался Абу-Салтан. - Приюти на ночь путника, хозяин!

- Изгнанник, который знает, сколько раз мой покойный сын должен был стучать в ворота? - тише поинтересовался хозяин. - Что ж, я дам тебе приют на одну ночь, если ты чист.

Ворота заскрипели и приоткрылись. В образовавшуюся щель ударил свет, исходящий от факела в руке полного человека среднего роста с черными волосами и седой бородой.

- Я чист, как заповедовал людям Всевышний, но со мной дикарь. Мой раб не мыт, но оставлять его у ворот опасно.

- Вот с кем ты теперь водишь дружбу? - фыркнул отец Абу-Салтана. - Что ж, пусть твой раб спит во дворе, я укорочу у хунди веревку.

- Мой раб хочет спеть тебе и твоим благословенным женам песню о далеких странах. Не послушаешь ли его?

- Нет, он разбудит мне детей, - решительно отказался хозяин, шире открывая ворота и впуская путников за забор.

- Он готов умолять тебя на коленях, - продолжал Абу-Салтан уговоры. - Мой грязный раб готов умереть, лишь бы его выслушали.

- Твой раб не только грязный, но и наглый тип! - нахмурился отец, всплеснув руками.

- Он смиренно просит...

- Пусть поет. Но клянусь Всевышним, я убью его вот этими руками, если мне не понравится его дикая песня! Идите в дом, я закрою ворота...

Чиптомака едва передвигал ноги после такого разговора. Слово имама свято... Что же будет, если песня не понравится? Абу-Салтан и не подумает защитить старика, а до Салакуни не докричишься. А песни-то и нет никакой, так, одни мысли...

- Иди же, старая обезьяна, не спотыкайся! - пихнул его в бок имам. - Поднимайся в доме на второй этаж, но не выше!

Чиптомака поднялся на высокое крыльцо и вошел в распахнутую дверь. Здесь было темно, но луч света, падающий сверху, освещал лестницу. Робко оглядываясь, старик ступил на очень чистые, ровные ступени и тут же застеснялся своих грязных ног.

- Иди же... - прошипел Абу-Салтан. - Второй этаж, не выше!

Старик, стараясь унять дрожь в коленях, поднялся и застыл, увидев в просторной комнате, ярко освещенной стоящими по углам плошками с горящим маслом, пять женщин. Все они по обычаю имамов закрыли лица, опустив на них полупрозрачные покрывала из легкой материи.

- Стой, не шевелись... - сквозь зубы буркнул имам. - Слава Всевышнему, все ли в вашем доме здоровы?

- Все, - ответила одна из женщин за всех. - Слава Всевышнему.

- Поклонись, раб.

Чиптомака не сразу понял, что последние слова адресованы ему, и заслужил этим крепкий подзатыльник.