Звонок охраны сообщил ей, что в вестибюле гостинцы объявился Чеглоков.

Ангелина налила водки и выпила залпом.

— Ангелок! Как я рад тебя видеть. — Чеглоков влетел в номер, на ходу расстегивая рубаху на курчавой груди. Непроходимый дурак, он был чертовски красив, но так назойливо ярок, что вызывал у мужчин понимающую ухмылку.

— Скотина, — процедила сквозь зубы Ангелина. — Я все знаю. Спал?

— Ничего не было, ну, правда же, ничего! — трусливо заныл Чеглоков. — Ну, так приударил, без продолжения, пьяный был.

— Смотри же. — Ангелина сжала ладонями лицо Чеглокова.

Его глаза беспокойно забегали; значит, все-таки «было», но снежная королева уже плавилась под сжигающим дыханьем самума и была вынуждена сменить гнев на милость.

— Потерпи немного, Ромашечка, — лепетала Ангелина, словно сюсюкая с младенцем, уже готовая «дать ему грудь». — Еще полгодика, и мы будем по-настоящему богаты. Представь, каждый квартал «Родник» будет давать миллиард рублей чистой прибыли, и все это по высочайшему благословению, минуя налоговиков! Мой мальчик, к Рождеству я куплю тебе остров, целый остров в Эгейском море!

Подобно самкам хищников, волчицам или тигрицам, таскающим потомство из одного логовища в другое, Ангелина жила инстинктом страха и жаждой полного обладания. Как сладко будет после трудов и треволнений умыкнуть Ромашечку на остров…

Она нетерпеливо елозила бедрами, ожидая благодарности. Но Роман медлил, как громом пораженный, он представлял, что его ожидает в близком будущем. Он живо нарисовал себе греческий остров, одинокую белую скалу: мужской монастырь, откуда по древней традиции будет удалена всякая живность женского пола, включая невинных беленьких козочек. Ангелина будет навещать его на собственном самолете. Нет, лучше бы его посетил тайфун или цунами, «последний день Помпеи» или случайная ракета Хезбаллы. Чеглоков вздрогнул и обмяк, как сдутый шарик.

Прослыв изысканным женским ценителем, он был на самом деле «прост, как правда». В глубине души, хотя, если честно, его душа не имела никаких глубин и извилин, Чеглокову нравились толстухи безо всякого выражения на лице. А уж после Ангелины он был готов посвататься хоть к одинокой «скифской бабе», лишь бы его хоть ненадолго оставили в покое. Но затерянный остров! Это уж слишком. Он лихорадочно соображал, что делать дальше. Еще немного, и миллиарды Плотниковой обернутся удавкой на его загорелой шее. Своего внутреннего зверя он привык выгуливать, где и когда вздумается. Сейчас этот внутренний зверь: жеребчик, полный сил и жажды свободы, тоскливо ржал.

— Одевайся! Только быстрее, умоляю. — Ангелина почти задыхалась от страсти.

Чеглоков послушно скинул джинсовую пару, достал из шкафа бархатный камзол, рубаху с кружевными манжетами и высокие ботфорты.

Для их костюмированных любовных игр Геля одевала его то в костюм голландского шкипера, то в алую рубаху палача, и Чеглоков подчинялся ей с легким испугом, гадая, что ждет следующей ночью: рыцарский доспех со стальным гульфиком или костюм самурая. А вдруг ему придется ублажать меценатку в маске Бен Ладена или «Горби»?

Ломая ногти, он застегнул на груди узковатый «петровский» камзол, насадил на потный лоб треуголку с перьями, сунул в зубы трубку с янтарным мундштуком.