— Хорошо, тогда давайте начнем, — вздохнула Ирина Андреевна. — Но я прерву сеанс, если мне покажется, что вам нехорошо. Договорились?

— Конечно, — я кивнул и устроился поудобнее. Откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

— Представьте себе эту ручку, Иван, — голос Ирины Андреевны стал вкрадчивым, мягким, он словно обволакивал мою голову... — Мысленно возьмите ее в руки, проведите пальцами по поверхности... Почувствуйте ее форму...

Я пошевелил пальцами, представляя в руках эту ручку. Гладкая пластмасса, металлический крючок, чтобы зацеплять за карман. За прозрачным окошечком — девушка. Брюнетка... Почти у самой кнопочки — неровность. Трещинка?

Будто бы она ломалась, а ее потом чинили.

Да, точно.

— Это ужасная штука, неприличная! — услышал я призрачный женский голос. — Если ты не избавишься от нее, между нами все кончено!

Потом пластмассовый треск.

Слезы.

Холод. Свет настольной лампы и флакончик клея. У меня дрожат пальцы.

Только бы получилось...

Ну вот, почти незаметно. Только если провести вдоль металлической скобки большим пальцем, то ощущается неровность.

— Может быть, какой-то запах или особенный звук... — раздался как будто из другой реальности голос Ирины Андреевны.

Запах апельсинов.

— Ай, он в меня брызнул соком, вот засранец! — и женский смех. Смеется взрослая уверенная в себе женщина. Я чувствую тонкий запах ее духов. Ее гладкое плечо касается моей груди. И волосы щекочут мне нос. Жесткие волосы. Уложенные в высокую прическу. И запах парикмахерской.

— ...еще осталось в холодильнике... Принесешь?

Под ногами — теплый паркет. Потом ковер, в котором нога утопает чуть ли не по щиколотку. Луч солнца играет разноцветными искрами в хрустальных висюльках люстры. Распахнутое окно, ветерок шевелит тонкие газовые занавески.

Ручка. Лежит на мраморной полке, рядом с тяжелыми часами, вокруг циферблата которых порхают упитанные нимфы.

— Пошлятина же! — женщина смеется. — Муж приволок из командировки... Конечно, возьми! Скажу, что потерялась!

Гладкая пластмассовая поверхность. Девушка в красном платье. Брюнетка.

— А теперь, Иван, представьте, что ручки у вас в руках нет, — раздался голос Ирины Андреевны.

Запах жареного лука. Даже подгорелого лука... Клеенка в бело-зеленую клетку под моей рукой. Несколько параллельных разрезов, явно от ножа. «Я кому сказала, что резать надо на доске?!» — всплыло в памяти совсем другое воспоминание. Не из этой серии.

Чья-то ладошка сжимает под столом мое колено. Я злюсь. Не на руку злюсь, рука здесь явно сдерживающий фактор. «Не ляпни чего-то лишнего...» — как бы говорит она.

Шкаф в стене. Дверцы его заклеены обоями. Если закрыть, то даже будет непонятно, что там шкаф. И шуршание пакетов.

— Надо ехать в Москву, товар заканчивается, — знакомый голос. Мерзкий такой, как будто не то высокий мужской, не то низкий женский. Лампа светит ярко, слепит глаза. Не разглядеть. Но и не надо. Фигура, похожая на тумбочку.

— Это тебя к телефону...

И вдруг — совсем другое воспоминание. Такое яркое, новенькое, сочное.

Уже мое.

Фонарь освещает мужественное лицо моего брата, Игоря. Снежинки тают, превращаясь на щеке в подобие слез. Глухой звук удара кулаком о стену. Полы дубленки распахиваются. Из кармана пиджака торчит колпачок ручки. С крохотной трещиной рядом с металлической скобой. Красная пластмасса.

— Иван, откройте глаза! — командует Ирина Андреевна.

— Нет-нет, еще совсем чуть-чуть! — я встрепенулся, и видение исчезло. Голова болела, во рту пересохло.