Он прошел по сырым катакомбам, по стенам которых ползали твари, воплощавшие подсознательные желания и мечты; эти твари страшились света, который нес с собой Тимоти.

Они зашипели на него. Они зарычали. Они заскулили. Они попытались задуть свет, который нес с собой Тимоти.

В те мгновения, когда луч или сполох падал на них, они содрогались, тряслись, бились в корчах.

Тимоти позволил ползучим, жалящим, кусающим зубами и хватающим клешнями тварям из подсознания Вестхолма напасть на себя, позволил им наложить на себя мокрые когтистые лапы, позволил запустить ядовитые усики себе в спинной мозг. Но при этом он прислушивался к их голосам, пока, как ему показалось, не начал понимать их язык. Он узнал все самые мерзкие, все самые чудовищные черты характера своей жертвы, заставил себя вникнуть в них и притерпеться к ним до тех пор, пока ему не стало по-настоящему невыносимо.

Тимоти отдавал себе отчет в том, что ни с чьим сознанием и подсознанием нельзя обращаться подобным образом: искушая, провоцируя и в конце концов расчленяя их. Если он не проявит предельной осторожности, это вполне может закончиться его собственным безумием. Накатывающие волны кровосмешения, убийства, садизма, мазохизма, скотоложства, вампиризма, ненависти, страха, властолюбия — вся эта адская смесь пороков и извращений не предназначена для того, чтобы полоскать в ней мысленные пальцы, чтобы изучить и затем разложить на составные части. Но на помощь Тимоти, как это иногда бывает, пришел случай. Тимоти всколыхнул самые сокровенные глубины сознания и подсознания Джейкоба Вестхолма — жалкого старика, лежащего в палате люкс дорогой частной клиники. Теперь Тимоти познал Вестхолма лучше, чем ему доводилось познавать кого бы то ни было другого. Конечно, и подсознание самого Тимоти наверняка не было безгрешно, в нем тоже обитали подавляемые страсти и желания, да ведь подсознание любого из нас является трясиной, в которую проваливается все, что мы не можем вынести на уровне нашего сознания. Но Тимоти сейчас заставил себя забыть об этом, он превратил свою ненависть в цветущий сад, воздвигнув в его середине монумент и поднимая его все выше и выше, выкладывая один ярус ненависти и презрения вслед за другим. И наконец, очутившись на такой высоте, на которой он мог думать о Вестхолме в точности так, как подсказывало подсознание “крестного отца”, когда Вестхолм превратился в его глазах в низкоорганизованное животное, Тимоти вернулся в хранилище данных и обратился к ячейкам, в которых были записаны воспоминания о космическом корабле и о ПБТ.

Он вынул из ниши нужную дискету.

Стены хранилища — белый пластик, точно такой же, как в сознании у Леопольда, — треснули от пола до потолка.

Тимоти сконцентрировался на мысли о том, что Джейкоб Вестхолм — животное, похотливое и одержимое манией величия животное, лишенное человеческих качеств, — именно такое, каким представляют монстров в дешевых комиксах.

На мгновение Тимоти увидел пораженный кровоизлиянием участок мозга, но тут же “вырубил” это видение.

Он приказал дискете самоуничтожиться.

Он попытался сделать это как можно осторожнее, чтобы не повредить мозг и сознание. Ведь Тимоти не собирался убивать Вестхолма, ему нужно было всего лишь стереть из его памяти кое-какую информацию. Если в ходе этого удастся сохранить жизнь “крестному отцу” — что ж, пусть оно так и будет.

Он подумал, что неплохо было бы вылечить Вестхолма, прибегнув к психотехнике. Но нет, мозг — слишком сложное и таинственное устройство, а в искусстве врачевания Тимоти остается еще младенцем. Да и подобная “мертвая зона” в мозгу неизлечима.

Свет померк.

Трещины в стенах стали еще шире.

Тимоти следил за самоуничтожением дискеты, хотя больше всего на свете ему хотелось как можно скорее выбраться из окаянного хранилища. До сих пор ему еще не приходилось присутствовать в умирающем чужом мозгу, и абсолютный ужас разрушения едва не свел его с ума.