Когда дейтерий начинает кипеть, он отсасывается через трубки обогревателя и подается вниз в форсажную камеру, где смешивается с термоядерной плазмой, – он засмеялся. – По‑моему, такие двигатели давным‑давно устарели.
– И этот двигатель сжигает?..
– Бор и дейтерий, правильной – Водород.
– Ах, да. Водород соединяется с бором‑одиннадцать, производя углерод‑двенадцать. Мы берем крошечные стеклянные гранулы, наполненные гидридом бора, и облучаем потоком заряженных частиц, пока не достигается температура воспламенения, которая составляет около двух миллиардов градусов. Плазма попадает под воздействие магнитного поля, и мы направляем поток на зарядку сосудов, накачивающих лучеиспускатели. Это чистая реакция, и углерод‑двенадцать стабилен.
– Никакой радиации?
– Никакой, мэм. Конечно, если в топливе есть примеси бора‑десять, мы получаем на выходе углерод‑одиннадцать с периодом полураспада около двадцати минут – распад позитронов бета.
– Не забудь о примесях в водороде.
– То есть?
– Ладно, Майк, давай дальше. Дейтерии в данной реакции – тоже примесь.
– Ну да, потому что... Если в гидриде присутствует дейтерий, среди продуктов реакции может получиться углерод‑тринадцать. Он нестабилен, испускает пару нейтронов, а потом снова становится бором‑одиннадцать. Естественно, эти‑то быстрые нейтроны нас и беспокоят.
– Естественно.
Майк сделал паузу. Издевается она над ним, что ли?
– Итак, дальше, – медленно сказал он, – нам нужно вытащить оттуда трубки нагревателя.
– Зачем?
– Чтобы проверить их на наличие высокотемпературной коррозии, которая может загрязнить плазму. Первым делом мы ищем обесцвеченные пятна и прогоревшие места, а также заметные трещины и тому подобные вещи. Затем мы подводим сюда рентгеновский аппарат и просматриваем микротрещины.
– Это долгая процедура?
– Бесконечная.
– Боже мой, – пробормотала она.
Через некоторое время они добрались до магнитных охладительных насосов.
– Первый из восьми, – объявил Майк, наезжая на них. Голова у него уже гудела, каждое мельчайшее движение робота давалось с трудом.
– Нельзя ли побыстрее? – спросила Зара Трева.
– Нет. Можно только помедленнее.
Он оглянулся и увидел смеющегося Эдда. Журналистка умолкла, но у Майка уже не было сил улыбнуться. Ему хотелось пойти куда‑нибудь и прилечь. Даже в низкогравитационном поле он чувствовал полное изнеможение.
– Каждый насос разбирается, подшипники и шпиндели смазываются, уплотнители заменяются. Затем мы прогоняем их в режиме ста пятидесяти процентов максимальной скорости.
– Потрясающе, – простонала Зара.
Десять минут спустя дело приобрело гораздо более интересный оборот. Одна из летучих ящериц уронила автоматическую отвертку поперек контактов на вентиле топливного бака – и бак выпустил такую солидную дозу остаточного дейтерия, что язык пламени метнулся через весь ангар. Несколько секунд Майк слышал только вопль оператора и видел лишь пару летучих ящериц, которые, сцепившись, крутились в поле зрения робота. Потом по всему ангару расцвели десятки маленьких костров, заполняя помещение дымом, в баке билось невидимое пламя, грозя вырваться через отверстие, а трубки нагревателя дрожали от перегрева. Майк повернулся и ударил по аварийной кнопке, которая отключала гравитационное поле и воздушную завесу. Когда кислород вытек из ангара в вакуум Питфола, огонь мгновенно потух, лишь в сторону туманных огней Уоллтауна поплыл легкий дымок.
– Быстро в шлюз! – закричал он, вырвавшись из оболочки робота.
Неуклюже передвигаясь в своем раздувшемся скафандре, он нажал кнопку громкоговорителя и закричал на летучих ящериц, но тут же вспомнил, что они не могут услышать его во внезапно возникшем вакууме. |