– Вы похожи на Афродиту, – изрек Деревянский. – Восставшую из пены чудесной! И эта прическа! Это так современно! У вас форма головы, как у Венеры Милосской! Если бы не погоды, я бы вас прямо сейчас стал писать…

– Ну что вы… – Аврора даже захрипела. – Может быть, потом…

Я подоспел на помощь.

– Действительно, потом. Погода не соответствует высокой антропометрии нашей Анжелики. У нее голова действительно, как из мрамора. Такая круглая, такая крепкая. Вот выйдет солнышко – и вы ее сразу нарисуете. Можно даже, чтобы из пены выходила, я не против. Но, судя по погоде, из пены ей еще не скоро придется выйти. К тому же у вас тут полно всяких…

Я хотел сказать, что тут полно всяких гигантских крокодилов и свирепейших бегемотов, и вообще неизвестно какой враждебной фауны… но промолчал почему-то. Про бегемотов. Про другое спросил:

– А где ваши картины, кстати?

Деревянский вздохнул. И мне сразу кисло стало. Потому что понял я, что картин нам не видать. Как Авроре своего затылка.

– Увы, – подтвердил мои опасения Деревянский. – Они утеряны. Я хранил полотна в особом термоконтейнере, но в этой буре…

Деревянский кивнул на бочку с водой.

– Утеряны. Увы. Увы.

– Как жалко, – чуть ли не всхлипнула Аврора. – Наверное, это было чудо…

– Чудо… – мечтательно сказал Деревянский. – Это вы чудо, Анжелика. Не знал даже, что в наши времена такое встречается…

– Да уж, – буркнул я, – чудо, просто мама дорогая…

Еще чуть – и Аврора забросит все наше пиратство и заделается просто натурщицей, музой какой-нибудь бритой. Она, значит, будет из пены выходить, а этот Деревянский будет ее рисовать маслом.

Да пусть хоть салом рисует, мне-то что?

– Знаете, Анжелика, я думаю, что вам надо обратиться к культуре. Судя по вашему облику, вы…

– Дождь, кажется, усиливается, – кашлянул я. – Так и просидим тут неизвестно сколько.

– Да, – очнулась Аврора, – дождь усилился. Как будем выбираться?

– Вы куда-то спешите?

– У нас скоро практика начинается, надо успеть.

– Не переживайте, это ненадолго. Насколько я помню…

Деревянский сделал паузу.

– Насколько я помню, это ненадолго. Больше суток такие дожди не длятся. Так что завтра вы сможете отправиться… В космопорт. Вы ведь туда прилетели?

– Ага. Туда.

– Ну вот, завтра и отправитесь. Если…

Деревянский замолчал. Странный тип, все время замолкает и начинает о чем-то думать. Хотя художники, наверное, все такие. Загадочные. Непредсказуемые. Конечно, не такие загадочные, как я, но все же.

– Что-то странное происходит… – Деревянский поглядел в потолок. – Знаете, я просто чувствую…

Я же говорил! Говорил, что они первые с кораблей бегут! Наверное, этот тоже пытался, а сейчас рассказывает нам байки про камни и про то, как он на берегу очнулся и весь в бессознательности.

– Тут вообще у вас все необычно, – я потопал по полу. – Планета художников, все натюрель, как в каменном веке. Керосиновые лампы… А керосин где добываете?

– Керосин? Не знаю… Я у Корсака беру, а он, кажется, сам выгоняет. Или возгоняет…

– А зачем такие ворота? – поинтересовался я.