- И его увели? - спросил испуганный Якуб. - Бросили в яму?

- Увели! Бедняга кричал на всю улицу, доказывал, что ни в чем не виноват, а его потащили…

- Как же мне уехать от тебя? - забеспокоился Якуб. - Я знаю: если угодишь в яму, то живым оттуда не уйдешь. Я видел яму у дворца бухарского хана. Я приносил несчастным еду. Там был старик, прикованный к столбу. Он лежал рядом со скелетом давно умершего узника и сам был похож на скелет. Я не слышал его голоса. За долгие годы от крика и воплей старик совсем потерял голос и что-то бессвязно бормотал синими губами. А рядом с ним был совсем молодой. Он не переставал плакать и стонать. Я бросил им свежих лепешек и немного плодов инжира. Я видел, как они ели, обливаясь слезами. Знаешь, Ибрагим, надо что-то придумать. Я не хочу попасть в яму.

- Я помогу тебе. Я попрошу самаркандского купца, который поведет караван в Бухару, взять тебя с собой. Этот человек всегда имеет охрану. Он так богат, что не может подвергнуться опасности. Его знает правитель Самарканда. С ним ты можешь спокойно возвращаться домой.

- Спасибо тебе, Ибрагим, ты добрый человек.

Наср ал-Балхи, о котором говорил Якубу ткач, был очень богат. Он делал поставки самому султану и пользовался всеобщим уважением. Наср хорошо знал Мухаммада ал-Хасияда и, когда услышал, что сын его в опасности, велел своим погонщикам заехать за Якубом в Ведар. Люди, посланные Насром, задержались в караван-сарае, дожидаясь горячей похлебки. Они не торопились в Ведар, и Якуб, не дождавшись их, стал раздумывать, не отправиться ли ему в путь одному со своими людьми. Он навьючил верблюдов и пошел к воротам посмотреть, не едут ли за ним погонщики Насра. И вдруг у двора Ибрагима появились всадники в одежде охранников самаркандского хана. Они спешились, окружили Якуба и стали расспрашивать, кто он, откуда, и тут же стали кричать, что поймали лазутчика. Они бросились к поклаже и стали развязывать вьюки. Но в это время из дома вышел Ибрагим. Он уже успел предупредить своего сына. Тот вылез в окно, пробрался к навесу за домом и, вскочив на коня, помчался в Самарканд за купцом ал-Балхи.

- Зачем торопиться? - спросил Ибрагим у непрошеных гостей. - У меня есть хорошее угощение. Вы очень кстати пришли в дом ткача, когда он празднует окончание большой работы. Все, что моя семья наткала за весь год, уложено в эти вьюки, и все это должно быть отправлено в Бухару. Давайте отпразднуем такое событие.

Старший в отряде остановился, бросил вьюк и внимательно посмотрел на ткача.

- А ты не врешь? Не выдумываешь? Разве все это не принадлежит молодому лазутчику?

- Какой же это лазутчик? И разве не видно, что здесь нет ничего, кроме ведарийской ткани?

Ибрагим стал развязывать узлы и вытащил несколько кусков желтой ткани. Якуб, бледный, с глазами, полными ужаса, ждал, чем же закончится этот разговор.

А старший отряда не унимался. Он громко кричал, что нарушен порядок и ткач, осмелившийся спрятать в своем доме лазутчика, предстанет перед судьями хана.

- Я готов предстать перед ханом, но зачем вам отказываться от доброго угощения? Отведайте питья и свежего барашка…

Ткач знал, что люди из охраны хана прослыли в округе не только стяжателями, но и обжорами. Он не поскупился на угощение, и охранники, позабыв о Якубе и его поклаже, пожирали молодого барашка. Якуб видел, как Ибрагим подливает охранникам сладкое медовое питье и предлагает им печеные овощи. Развалившись на мягких кошмах и перебивая друг друга, они стали рассказывать о том, как много лазутчиков поймано в Самарканде и как доволен этим сам правитель.

- Они называли себя и купцами, и знахарями, и суфиями, - рассказывал низкорослый коренастый человек с круглыми, как у быка, глазами, - но все они прибыли с недоброй целью и угодили в яму…

Язык у него заплетался, а он все хвастал, не давая другим рассказать о своих доблестях.