Изменить размер шрифта - +
Мы втискиваемся впятером в старенький жигуль (мать честная! из какого века данное ископаемое?) и скатываемся на этой таратайке на шоссе, ведущее в город. Кондиционера в машине, естественно, нет, стекла опущены, горячий ветер дует в лицо, но даже жаркий воздух сохраняет свою особенную горную чистоту, а на горизонте вздымается двумя заснеженными главами величественный Арарат.

Трасса вполне свободна, мы едем без задержек, вдоль дороги тянутся низкорослые домики, потом целая сеть мебельных магазинов — товар выставлен прямо на тротуарах, мелькают разноцветные обивки диванов, кресел, стульев; у магазинов группками сидят продавцы.

— Как бабушка? — обращаюсь к Нушик.

Моя кузина, в отличие от меня, обладает более светлыми волосами — они у нее темно-русые с рыжинкой, густые и вьющиеся; глаза серые, вы подумайте! Во мне проявилась армянская кровь — каштановые волосы, карие глаза, — а в ней русская, иначе откуда такие светлые глаза? Чего только природа не вытворяет! Вот Аршак больше похож на своих соплеменников — черноволосый и темноглазый, — хотя армяне все как один уверяют, что их далекие предки обладали светлыми волосами и голубыми глазами.

— Слегла бабуля, — отвечает на мой вопрос Нушик. — То ли погода действует, то ли переволновалась из-за вашего приезда. Давление поднялось, и сердце барахлит. Так что ты не особо на нее наскакивай.

Мы проезжаем по мосту через глубокое ущелье реки Раздан. Над скалистым обрывом живописно вырисовывается храм Сурб Саргис, в переводе на русский — Святого Сергия. Я обращаю на него внимание Жени — армянские церкви интересны своей строгой красотой, четкостью линий, они в основном построены из туфа, отделаны декором, резьбой по камню, искусной работой средневековых скульпторов.

— А что означает имя Нушик? — спрашивает Женя и с любопытством оглядывается на сестру с переднего сиденья.

Если честно, я ощущаю укол ревности, но отвечаю фальшиво-оживленным тоном:

— Нуш по-армянски — миндаль.

— Красиво, — протягивает Евгений и замолкает. Смотрит перед собой, на незнакомый город, в котором я намереваюсь провести множество счастливых часов.

Наша скрипучая раздолбайка пилит в гору, взбирается вверх по дороге, ведущей в Канакер. Так называется один из районов Еревана, где еще сохранились собственные дома с плодовыми садиками. Когда-то такие небольшие участки были в самом центре, но постепенно строительство высоток захватило абрикосовые, персиковые, тутовые владения, вытеснило цветение, сладкий запах вызревающих на солнце фруктов, нашлепало многоквартирные дома, под стенами которых кое-где еще жмутся приземистые домики с бетонными крохотными дворами, с деревьями, закатанными в асфальт; что спасает их от гибели — непонятно, должно быть, лишь неистребимая тяга к жизни.

Семье тети Лии повезло: их район пока не тронули, сохранился и старый дом, в котором еще жили мои предки, и сад с разросшимися деревьями. Дом, конечно, обновлялся, надстраивался, особенно с тех пор, как тетя Лия вышла замуж. У Сурена Акоповича золотые руки. Живет семья скромно: Сурен Акопович — таксист, на этом ледащем жигуленке и работает. Говорит, скоро дадут другую машину, фирма закупает новые «Лады». Нушик работает кассиршей в большом супермаркете, хотя имеет высшее образование. Считается, что она хорошо устроилась: молодость и приятная внешность сыграли свою роль, а то бы и в супермаркет не попала. Аршак отслужил в армии, поступил в политехнический институт, по окончании устроился менеджером в магазин сантехники, работой не доволен, но терпит, так как ничего лучшего не предвидится.

Жарко. Евгений достает платок и вытирает лицо. Нам сказали, что во второй половине августа жара идет на спад, хорошо еще, что мы не приехали в июле.

Тем не менее, выйдя из машины у дома, я с блаженством втягиваю носом воздух.

Быстрый переход