— Вы? — произнесла она, отрывая взгляд от смуглой руки, возвращавшей жизнь и тепло ее пальцам, и глядя прямо ему в лицо.

У нее предательски задрожала нижняя губа, и ей пришлось прикусить ее, чтобы унять дрожь. Нетвердым голосом ей удалось сказать:

— Вы, доктор Фернандес, попали из-за меня в неловкое положение, и я думала, вы будете признательны мне, если я уйду с вашего пути. Я исчезла… Я приехала сюда…

— Да, но вот этого-то я и не понимаю! О какой неловкости вы говорите?

Она отдернула руки и закрыла ими глаза.

— Прошу вас! — приглушенно взмолилась Лайза. — Когда я вами, то всегда, кажется, веду себя не так, как следовало бы! Тот вечер, когда моя туфля застряла в булыжниках, потом эта несчастная царапина, с которой вам пришлось возиться, а я — Боже, как я была глупа! И наконец, я подвертываю ногу на балу у Эспинахо, а вы увозите меня домой!..

По ее щекам струились слезы, она пыталась скрыть их руками, но доктор горячо схватил ее пальцы, твердо отвел их от ее лица и посмотрел на нее.

— Даже если все это и так, то кто составил столь подробный каталог ваших прегрешений? — поинтересовался он. — И вы забыли еще кое-что… В ночь приема у Эспинахо вы позволили мне поцеловать вас!

— Д-да!

Она умоляюще смотрела на него сквозь слезы. Молила ли она еще об одном поцелуе или просила прощения за свою слабость на приеме в доме Эспинахо — никто из них не мог ответить на этот вопрос суверенностью, но сейчас он понимал, что больше не вынесет вида этой дрожащей губы, а она знала, что если бы его руки не обвили ее, она сама рванулась бы в его объятия.

Он сжимал се одновременно страстно и нежно.

— Дорогая моя, — ласково шептал доктор ей в волосы, — дорогая моя, милая и драгоценнейшая! О Лайза, я так люблю вас, и вы должны были это понять, понять с самого начала! Мне давно стало ясно, что вы бросаете мне вызов, но я так замшел в своей рутинной жизни, что не был готов ответить на него и отказался его принять. Но вот уже в течение нескольких недель я только и думаю о том, что никогда не смогу допустить, чтобы вы исчезли из моей жизни!..

— Но вы же собираетесь жениться на донье Беатрис, — запинаясь, слабо произнесла она ему в шею.

— В самом деле? — его, казалось, заинтересовали слова девушки. — Это для меня ново, дорогая. Как вы узнали об этом и когда?

Лайза глубже уткнулась в его шею. Если это неправда, то бессмысленно упоминать теперь донью Беатрис. Но с другой стороны…

Однако теперь доктор уже настаивал, начиная подозревать, почему она сбежала.

— Где вы об этом узнали и когда? — не унимался он. — Ведь если я уже связан клятвой с другой женщиной, как же я могу просить вас стать моей женой?

— С-стать вашей женой?

Запрокинув ее подбородок, он заглянул в глубину ее глаз.

— Больше всего на свете я хочу, чтобы вы стали моей женой, — почти торжественно сказал он, — и если бы вы тогда не сбежали, я попросил бы вас об этом в следующий вечер! Я купил массу алых роз, чтобы послать их вам утром, после нашего с вами бала, но у меня как-то не хватило мужества… Пока я не убедился окончательно, что вы тоже любите меня… О Лайза, любимая моя!

«Алые розы!» — раскрыла она рот от удивления. Вдруг ее осенило, что она видела эти алые розы — одна из них подчеркивала белизну руки доньи Беатрис — тем самым утром, когда пришла на квартиру Хулио! Ей было любопытно, знала ли донья Беатрис, кому предназначались эти розы?

Лайза, снова припав к нему, прошептала:

— Алые розы!

Доктор крепко сжимал ее в своих объятиях.