|
Поэтому я никак не мог составить о своей внешности какого-либо определенного мнения.
Мама была красивая, а о папе бабушка как-то сказала: – Красавцем его, конечно, трудно назвать… – И не называй, если тебе трудно! – ответил я. – Пожалуйста… Но его все равно любят! – Я с этим не спорю, – сказала бабушка. – Что ты разволновался? Внешность для мужчин вообще не имеет большого значения. «Действительно, не имеет», – думал я, видя, как все женщины, которые были в зале, по очереди подходили к папе и, стараясь сделать ему приятное, говорили, что я на него очень похож. На меня в тот вечер тоже все обращали внимание. И не только потому, что я пришел с папой… Учительница литературы часто просит, чтобы все мы, ее ученики, были по возможности «яркими индивидуальностями». В том зале, украшенном плакатами и цветами, мне первый раз в жизни удалось быть таким, каким хотела меня видеть наша учительница: ни одного шестиклассника, кроме меня, в зале не было. И поэтому я чувствовал себя вполне яркой индивидуальностью. Наконец все расселись… Я услышал свою фамилию и чуть было не вскочил, как на уроке. Но оказалось, что это папу избрали в президиум. – Правильно…– сказала старушка, которая сидела рядом со мной. Лицо у нее было сердитое, глаза придирчивые. От таких людей особенно приятно бывает услышать какой-нибудь комплимент. Другие, услышав нашу с папой фамилию, вслух ничего не высказали, но громко захлопали. И я понял, что они со старушкой вполне согласны. «Как жаль, что мама и бабушка не видят всего этого! – думал я. – Конечно, я расскажу им… Но, во-первых, папа обязательно будет мне возражать. И даже если я стану что-то преуменьшать, он скажет, что я сильно преувеличиваю. А во-вторых, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Это давно известно!» Я первый раз в жизни слушал доклад! Он был коротким. – Молодец! – с мрачным видом сказала старушка, сидевшая рядом. И кивнула в сторону трибуны, которую покидал докладчик: – Быстро управился. А я бы мог слушать еще! – Сейчас мы поговорим о лучших людях нашей больницы, – сказал председатель. Все в зале притихли и слегка напряглись. Я тоже заволновался. Не за себя, конечно… За папу. – Мы пригласили сюда наших бывших больных, – продолжал председатель. – Пусть они скажут… Я пристально огляделся, но не смог отличить бывших больных от просто здоровых. – А кто тут… болел? – тихо спросил я у сердитой старушки. – Ты что, не поймешь? – Не пойму… – То-то и оно! – сказала она. Помолчала. А потом губы ее немного разжались: так она, наверное, улыбалась. К трибуне зашагал огромный мужчина. Мне показалось, что здоровее его в зале не было ни одного человека. – Это Андрюша… – сказала старушка. И опять по-своему улыбнулась. В разных концах зала тоже зашептали: – Андрюша… Андрюша… – Его тут все знают? – спросил я старушку. – А как же! Он был совсем слабый. Совсем… Я тоже знал об этом бывшем папином пациенте. «Если бы удалось поставить его на ноги! – говорил папа. – Если бы мне удалось!..» Ему удалось… Бывший больной стоял на ногах! Трибуна была Андрюше по пояс. Он схватил ее обеими руками, словно хотел поднять и подбросить вверх. – Я работаю! – заявил с трибуны Андрюша. |
