Глава восемнадцатая

Они смотрели друг на друга.

— Вы должны решать быстро, — сказал психолог. В его голосе прозвучало неожиданное спокойствие. Он встретился с их взглядами и улыбнулся в темноте. — Шлюпки прибудут с минуты на минуту.

Гуммус-луджиль ковырял землю носком сапога, на его лице было страдание. Торнтон вздохнул. Именно Лоренцен почувствовал в себе твердую решимость и заговорил:

— Эд, а откуда вы знаете, что все это правда?

— Я работал над этим всю жизнь, Джон.

— Это не ответ. Мне кажется, нынче ночью вы уже превысили свою долю семантически нагруженных слов. Я спрашиваю, что случится, если человечество останется в Солнечной системе… И если не останется.

— Это вероятностная определенность. Мы знаем, как следует делать историю. Конечно, все может случиться, например в Солнечную систему вторгнется черная звезда, но…

— Но вы одновременно говорите, что если человек выйдет к звездам, то будущее его станет непредсказуемым и мрачным.

Гуммус-луджиль и Торнтон одновременно подняли головы и взглянули на Лоренцена.

— Непредсказуемо в деталях, — раздраженно ответил Эвери.

— Но в общем я могу предвидеть…

— Неужели? Сомневаюсь. Больше того, я не верю в это. Физическая вселенная содержит в себе все возможности, она слишком велика, чтобы быть заключенной в рамки какой-либо человеческой теории. И если где-то в Галактике дело пойдет плохо, то в другом месте оно пойдет хорошо, много лучше, чем вы можете даже представить себе.

— Я не говорю, что мы навсегда останемся на месте, Джон. Только вначале мы должны научиться сдержанности, доброте и достаточно сложному процессу мышления.

— Пока мы все не будем скроены по единому образцу — вашему образцу! — резко сказал Лоренцен. — Я утверждаю, что человек, скорчившийся в маленьком убежище, чтобы думать свои думы и созерцать свой пуп, больше не человек. Я утверждаю, что, несмотря на все ошибки и прегрешения, мы чертовски далеко ушли от животного, бегавшего в джунглях всего лишь двести поколений назад. Мне нравится человек таким, какой он есть, а не каким является в представлении теоретиков. Никто не позволит подогнать целую расу под единый образец. У нас всегда были и есть отличия, были, есть и будут бунтовщики и еретики. Они необходимы нам.

— Вы поддаетесь эмоциям, Джон, — сказал Эвери.

— Это увертка, Эд, скрывающая тот факт, что все это вопрос эмоций. Это дело предпочтения и веры. Я лично считаю, что ни одна маленькая группа не имела права навязывать свою волю кому-нибудь другому. А именно это и делаете вы, психократы. Очень мягко, вежливо, конечно, но я задаю себе вопрос, какими одинокими чувствуют себя члены экипажа «Да Гама». — Лоренцен повернулся к остальным. — Я голосую за то, чтобы рассказать всю правду, выйти к звездам и принять все последствия этого. Хорошо ли, плохо ли, но я хочу увидеть эти последствия и думаю, что большинство людей согласны со мной.

Глаза Эвери устремились на остальных.

— Л… Я с вами, Джон, — сказал Торнтон и пояснил: — Человек должен быть свободен.

— Мне нужна маленькая ферма, — сказал Гуммус-луджиль. — И если мой праправнук не сможет иметь свою ферму, то вся раса может катиться в ад или куда похуже!

Эвери отвернулся. На его глазах блестели слезы.

— Мне очень жаль, Эд, — прошептал Лоренцен.