Высокая гравитация оказывала на сердце более тонкое и более пагубное влияние, чем простая перегрузка. Она приводила в полное расстройство хрупкий и очень точный баланс жидкостей в теле — баланс, выработанный за миллионы лет у человека, жившего на одной и той же планете меньшего размера. Сквозь стенки клеток стала просачиваться плазма. Кровь приливала к конечностям, лодыжки опухали, в то время как мозг, лишенный тока крови, отказывался работать. На Сторне этот процесс идет не быстро, но неуклонно.

Люди не протянули бы и трех дней, если бы в аптечках не было медикаментов: граванола, кинестана, различных стимуляторов и обезболивающего. Однако лекарства вскоре должны были иссякнуть, и тогда останется, быть может, один день, в течение которого люди еще смогут идти дальше, прежде чем упадут и умрут.

«Чего ради все это и стоит ли этого наша цель? — то и дело мелькала неясная мысль сквозь жернова, вращающиеся в голове Хейма. — Почему мы не вернулись домой? Этого я уже не помню».

Мысли вновь смешались Остатки внимания надо было уделять сизифову труду: поднять ногу, перенести вперед, опустить на землю, поднять другую, перенести… Тем временем правое плечо опустилось, на него навалилась смертельная тяжесть.

А, да, Джоселин, вспомнил Хейм словно из далекого прошлого.

Оставшиеся были вынуждены по очереди помогать ей идти.

Джоселин споткнулась, и оба они чуть не упали.

— Надо отдохнуть, — раздался ее нерешительный, искаженный голос.

— Ты отдыхала всего десять минут назад… Пошли! — Хейм грубо дернул за связывающую их импровизированную упряжь.

Пошатываясь и спотыкаясь, они продолжали путь в течение очередных пятидесяти минут. Когда они истекли, Вадаж крикнул: «Время!» Люди опустились на землю, распластавшись на спине и тяжело дыша.

Наконец Хейм встал на колени. В глазах у него немного прояснилось, в голове шумело не так сильно. Каким-то уголком сознания он отметил, что окружавший их пейзаж великолепен.

К востоку горы, по которым он с таким трудом поднимался, резко устремлялись длинными каньонами и хребтами вниз, к необозримой, подернутой дымкой долине. Мягкий свет вечернего солнца сменил их окраску — рыжевато-коричневую с красными расплывчатыми пятнами в тех местах, где рос лес, на великолепную окраску тлеющего заката. Неподалеку сверкал ручеек, извиваясь между валунами, чтобы потом разветвиться на несколько пенистых водопадиков, чей шум напоминал звон колокольчиков в неподвижном воздухе. Над образованными ими озерками роились насекомоподобные существа цвета смарагда, с радужными крылышками.

На западе горы высились черной громадой, освещаемые лучами заходящего солнца, которые словно бы зацепились за их вершины. Снежный пик Лохан, красотой и совершенством напоминавший Фудзи, поражал неземной зеленовато-голубой окраской на фоне фиолетового неба. Скалы вокруг него отбрасывали густые тени, скрывая от глаз Хейма то, что ждало их впереди. Но Хейм различал лес, до которого было чуть больше километра. С помощью полевого бинокля он определил, что этот лес довольно густой, с подлеском и зарослями кустарников. Но идти в обход было бы слишком далеко — даже в бинокль не было видно ни северной, ни южной оконечности леса, — в то время как ширина его могла оказаться совсем небольшой.

Вадаж тоже смотрел в ту сторону.

— Мне кажется, на сегодня хватит, — сказал он.

— Еще рано, — возразил Хейм.