|
Названия у них были «Уютный уголок», «Источник благоволения» (который его завсегдатаи, как я об этом потом узнал, называли «Ведром крови»), «Два брата», «Золотая спица» и «Тусклый серебряный доллар». Перед последним стоял квартет джентльменов пролетарского вида, которые дышали вечерним воздухом и рассматривали мой кабриолет. Все были экипированы кружками с пивом и сигаретами. Лица их прятались в тени плоских твидовых и хлопчатобумажных фуражек. Ноги их были обуты в большие, бесцветные рабочие берцы того типа, который мои ученики в 2011 году называли говнодавами. Трое из четырех имели на себе подтяжки. На меня они смотрели абсолютно невыразительно. На мгновение мне припомнилась та собака, которая гналась за моей машиной, придя в неистовство и, кусая колеса, тогда я пересек улицу. — Джентльмены, — обратился я, — что здесь подают? Какое-то мгновение все молчали. Когда я уже решил, что ответа не дождусь, тот, который был без подтяжек, наконец-то произнес: — Бад и Мик, что же еще? Ты издалека? — Из Висконсина. — Хорошо тебе, — буркнул один из них. — Что-то поздновато, как для туриста, — заметил другой. — Я по делам бизнеса, но подумал, пока я здесь, не разыскать ли моего старого знакомого по службе в армии. — Ни малейшей реакции, если не считать ответом то, что один из них бросил свой окурок на тротуар, а потом плюнул, погасив его в харкачках, размером со среднюю раковину. Но, тем не менее, я не сдался. — Скип Даннинг его имя. Кто-то из вас, парни, знает такого Даннинга? — Смешнее было бы только какую-нибудь шалаву поцеловать, — бросил Безподтяжечник. — Прошу прощения? Он подкатил глаза под лоб и опустил уголки губ в выражении, которое демонстрирует тот, кто потерял всякое терпение перед тупицей, который не имеет ни малейшей перспективы когда-либо поумнеть. — В Дерри полно Даннингов. Загляни, к черту, в телефонную книгу, — добавил он и отправился назад в бар. И его свита следом. Безподтяжечник приоткрыл для них дверь, а потом вновь обратился ко мне. — Что там внутри («вну’ри»), в этом «Форде»? Восьмицилиндровый? — Верхнеклапанный, — надеясь, что прозвучало это так, словно я сам понимаю, что оно означает. — Путево бегает? — Неплохо. — Так, может, ты сядешь да и поедешь вон туда, на холм. Там есть порядочные забегаловки. Эти бары для фабричных. — Безподтяжечник окинул меня холодным взглядом, который уже не был новостью для меня в Дерри, но к которому я так никогда и не привык. — На тебя и так люди засматриваются. А их будет еще больше, когда вторая смена выроиться из фабрик Страяра и Бутильера. — Благодарю. Очень любезно с вашей стороны. Холодный взгляд не потеплел. — А ты заднюю не включаешь, не так ли? — бросил он и исчез внутри. Я двинулся к своему кабриолету. В то время как день поворачивался к вечеру, с той серой улицы, где запах индустриальных дымов висел в воздухе, центр Дерри казался, по меньшей мере — лишь немного более привлекательной, чем мертвая потаскуха на церковной скамье. Я сел в машину, нажал педаль сцепления, включил двигатель и почувствовал неудержимое желание прямо сейчас же уехать отсюда прочь. Поехать назад в Лисбон-Фолс, взойти по ступенькам в кроличью нору и сказать Элу Темплтону, чтобы поискал себе какого-нибудь другого придурка. Вот только он не способен более кого-то искать, разве не так? Лишенный силы, и почти без запаса времени. Я был, как это говорит новоанглийская пословица, последним зарядом зверолова. Я выехал на Мэйн-стрит, увидел каретные фонари (они включились как раз тогда, когда я их заметил) и остановился на стоянке перед отелем «Дерри Таун Хаус». Через пять минут у меня уже была комната. |
