Да, вот именно, не осталось ни капли. Я не трачу на это время. Закручивая пробку обратно, я понимаю, что перешагнул порог, которого страшился последние три дня. Все позади. Еще одним поводом для беспокойства меньше. Я решаю распустить жгут — от него вся рука болит, а поскольку я не собираюсь продолжать ампутацию, не имеет смысла причинять себе лишние мучения. Я выстегиваю карабин, фиксирующий неопреновый шланг турникета на фиолетовой стропе, и медленно разматываю трубку. Рука принимает первоначальную форму. Кровообращение со скоростью улитки возвращается в нее, я же наблюдаю за раной. Кровотечение не увеличивается, никакой пульсации. Похоже, ни одна артерия не задета. Вообще кровь течет намного слабее, чем я ожидал. Кажется даже, что жгут не особенно-то был и нужен. Я прихожу к выводу, что каменная пробка передавила все артерии и вены в правой руке и кровоток в ней сократился. Вот почему мое предплечье такое холодное на ощупь.

Я вытаскиваю камеру. На этот раз я держу ее в руке и запечатлеваю результаты хирургического эксперимента. На экране появляются моя кепка, стропа и детали жгута, лежащие сверху, на валуне.

— Следующая часть… Это зрелище, наверное, не для всех моих домашних. Сейчас самое начало девятого. Ровно в восемь я выпил последний глоток чистой воды и… Мама, не смотри сюда…

Спанорамировав на валун, камера приближается к моей правой руке. Видна зияющая рана с запекшейся ярко-красной кровью. Я сам с трудом дышу при виде разреза.

— Я тут пытался… быстренько заделаться хирургом… Но эти лезвия совершенно не годятся для таких задач. Сейчас на моей руке рана длиной три сантиметра и глубиной больше сантиметра. Я разрезал кожу, жировой покров и часть мышцы. Возможно, перерезал сухожилие, но не уверен в этом. Я попробовал в любом случае, но вышло плохо. Жгут сейчас ослаблен. Меня немного пугает, что кровь почти не течет, так странно. Я ожидал увидеть сильное кровотечение, пульсацию… но ладно. Теперь я в полном дерьме. У меня кончилась вода.

Я останавливаю запись, более подавленный, чем когда-либо. Разрезав руку, я выставил на соревнование нового участника. Что же убьет меня первым? Обезвоживание, переохлаждение, наводнение, токсины из зажатой руки или инфекция, которая уже, вероятно, вовсю размножается в ране?

Распороть себе руку грязным ножом — это в натуре гениально, Арон!

Кровотечение вряд ли будет сильнее, чем сейчас. Я решаю накрыть рану чем-нибудь, чтобы уберечь от грязи, песка и насекомых. У меня нет другого материала, кроме оранжево-розовой футболки с последних гастролей Phish.  Я аккуратно зажимаю подол футболки мизинцем и безымянным пальцем левой руки и протыкаю тряпку ножом, который зажат между ладонью и большим пальцем левой руки. Отдираю полоску ткани от футболки на уровне живота и три раза оборачиваю вокруг предплечья. Ну вот. Теперь у меня на руке повязка.

Крылья ворона порывисто хлопают в двадцати метрах над моей головой. Птица летит по своему обычному маршруту, делает один, затем второй круг, набирая высоту. Я смотрю на часы: 8:31, сегодня утром ворон опоздал на пятнадцать минут.

Солнце проникает внутрь каньона, и стенки позади меня начинают светиться пастельно-красными тонами. Я знаю, что солнце более пунктуально, чем ворон, и достаю из рюкзака камеру — в третий раз за утро, — предвкушая ежеутренний ритуал приветствия. Снимаю себя — как я вытягиваю ногу, чтобы попасть в кинжальный луч света, подползающий ко мне. Прежде чем солнечный свет сменит направление и уйдет вверх по северной стене, я снимаю панораму: от ярко-розовых, рыжих и оранжевых волнистых стен каньона в двадцати метрах от меня по каньону к моей икре, жадно поглощающей драгоценное тепло солнечного света — единственного прямого солнечного света в этом месте.

— Там так красиво, у меня за спиной. Теперь примерно… Да, где-то двадцать минут я могу наслаждаться солнечным светом, греющим мне ногу.