Неожиданно снег впереди меня издал резкий звук, и я инстинктивно прыгнул вправо, зацепился за скалу. Быстро бегущая трещина прочертила полукруг вдоль всей границы подковообразной скалы, отделяя карниз от дальнего края снежного поля до того места, где я находился секунду назад. Пока я прыгал по скалам в поисках безопасного местечка, снежное поле отвалилось и исчезло внизу. Что меня поразило: после первого треска, с которым отломился карниз, больше никаких звуков, никакого шума не было. Перебравшись по камням к южному краю дыры, которую только что проделал, я осторожно выглянул за обрыв. В ста пятидесяти метрах ниже сорванный карниз рассыпался на склонах чуть выше замерзшего берега озера Баул-ов-Тиэрс. Я осторожно отполз от обрыва, думая, какой печальной судьбы мне удалось избежать. Перед моим мысленным взором так и вставал вид моего размолоченного тела, перебитого скальным выступом, валяющегося посреди снежного месива. «При таком падении не выжить, это без вариантов, — подумал я. — Валялся бы внизу с размозженной башкой под тоннами снега и льда». Самое же неприятное, что я никак не отметил этот карниз по пути вверх. Я оглянулся: мои следы обрывались у края пропасти. Карниз мог обвалиться; это непреложное свойство всех карнизов — рано или поздно они обваливаются. Мне просто повезло.

Пройдя через все промежуточные вершины и через две вершины горы Нотч, я перепаковал рюкзак и вернулся к своим припрятанным лыжам уже в сумерках. До машины оставалось двенадцать километров по расстоянию и 1200 метров по вертикали, их я прокатил на лыжах уже в серебристом свете луны. Около девяти вечера, когда гнал вниз на лыжах по заснеженной летней дороге, на безлесом склоне я вспугнул оленя. Он метнулся в лес, непринужденно пропахивая полутора-двухметровый рыхлый снег. Вспоминая свое неловкое продвижение по лесу на лыжах в таком же снегу, я позавидовал оленю. Впрочем, по сравнению с голодной волчьей стаей олень будет таким же неуклюжим, как я по сравнению с ним.

В следующий вторник, почти сразу после того, как я вернулся из своего пятидесятикилометрового путешествия на Холи-Кросс, мой сосед Брайан Пейн серьезно упал, катаясь на лыжах, и в тяжелом состоянии загремел по скорой в интенсивную терапию. Через несколько минут после того, как я прибыл в Больницу долины Аспен навестить Брайана, выяснилось, что мой друг Роб Купер лежит там же на операционном столе после падения на сноуборде. Купер сломал правую кисть, лучезапястный сустав и лучевую кость. Брайан пролежал восемь дней в интенсивной терапии и еще пять дней в реабилитации с коллапсом легкого, раздавленной почкой и шестью ребрами, сломанными в двадцати двух местах. Роб пролежал в больнице две недели. В четверг я уехал в Боулдер, чтобы подняться на пик Лонгс. Маршрут был не таким длинным, как на гребень Хало, зато технически более сложным. До отъезда я навестил Брайана и Роба еще два раза и отправился в Боулдер с неспокойным сердцем. Разумеется, в основном я волновался за их здоровье, но был и еще один момент: несчастный случай с моими друзьями явно показал, насколько мне повезло в последних восхождениях.

Если Холи-Кросс был последним в моем списке четырнадцатитысячником из хребта Саватч, пик Лонгс должен был стать последним из Передового хребта. На этот раз я собирался идти на восхождение не один, а со своим другом Скоттом Макленнаном. Мы планировали подняться по северной стене, по так называемому тросовому маршруту. Там еще в тридцатые годы закрепили тросы, чтобы облегчить восхождение простым туристам, ходившим на эту гору самым прямым маршрутом.