Он не отвечал, но старался не мешать мне и даже перебирал ногами, тяжело повиснув на плече. Этого как бы делать было нельзя, но у нас просто не было другого выхода.

Усадив Дмитрия на пассажирское сиденье и откинув спинку, я прыгнул на водительское место. Так, пока мы ехали, я внимательно наблюдал за цесаревичем и вроде бы разобрался, на что тут надо нажимать и за что дёргать, чтобы машина поехала. К счастью, остановившись, Дмитрий её не глушил, и мне не пришлось разбираться в том, куда именно нужно направлять силу, чтобы завести автомобиль.

Дёрнув рычаг, я нажал на педаль газа, и машина покатилась по дороге, постепенно увеличивая скорость. Переключения передач в привычном для меня смысле не было.

— Ну, допустим… — прошептал я, вцепившись в руль и привыкая к ощущениям, — допустим, что это автомат.

Кивнув своим мыслям, я вжал педаль в пол, покосившись в очередной раз на Дмитрия, который постанывал и пытался принять позу эмбриона, прижав адски болевший бок.

Сосредоточившись на дороге, я попытался «вспомнить», что знал Денис про такие ранения и методы их лечения. Как оказалось, много чего он знал. Гораздо больше, чем о родах и странных инфарктах миокарда, чередующихся с аритмиями. Всё-таки Давыдов учится в военно-медицинской Академии, и акцент в обучении делается на военно-полевую хирургию. Денис даже на операциях ассистировал и много раз. Именно поэтому первая мысль у меня была о селезёнке.

Как оказалось, до границы мы не доехали всего семь километров. И да, я сразу понял, что машина пересекла её, хотя бы потому, что растительность резко стала совсем другой. Даже дышать стало заметно легче. И это ни с чем нельзя было перепутать.

— Скорее всего, зимой можно случайно в пустошь забрести, и то не факт, — пробормотал я, выруливая на тракт.

Петровку мы обогнули. Нечего мне пока в ней делать, мне нужно цесаревича спасать. Хотя бы стабилизировать его, сделать транспортабельным, чтобы его смогли перевезти в губернскую клинику.

Последние километры Дмитрий уже не стонал. Сомневаюсь, что он находился в сознании. Скорее всего, действие артефакта подошло к концу, и нужно было поторопиться. В какой-то момент на цесаревича запрыгнула Мурмура и обняла его крыльями, словно согревая. Может быть, и энергией каким-то образом поделилась. Потому что мой фамильяр не мог не почувствовать важность сохранения именно этой жизни. На суп ей точно не хочется идти, а это вполне может произойти, если мы опоздаем.

Машина влетела во двор больницы и резко затормозила возле приёмника. Я выскочил из неё и заорал.

— Носилки, быстро! Шевелитесь, вашу мать!

— Денис Викторович, вы голый, — пискнула Аллочка, выскочившая в этот момент на крыльцо. Да точно, я же стянул рубаху и даже мундир не накинул.

— Да плевать! Не время лелеять комплексы. Великий князь Дмитрий ранен. Нам нужна операционная и анестезиолог. Ну скажите мне, что среди вас есть анестезиолог, — обратился я с надеждой к членам комиссии, высыпавшим на крыльцо.

Глава 8

Я смотрел на проверяющих, многие из которых только глаза закатывали. И где же та наглая напористость, которая в них была, когда они ввалились в больницу вслед за Дмитрием?

— Ну так что, среди вас есть анестезиолог? — в это время к машине подскочили Старостины и отец, и сын. Они очень аккуратно переложили скорчившегося Дмитрия на носилки и побежали к дверям. Перед ними проверяющие расступились, а кто-то из них начал оседать на пол, хватаясь за сердце.

— Чем это его? — раздался довольно слабый голос, и на крыльцо вышел бледный мужик, в котором я узнал начальника губернского департамента.

— Листом металлической лианы, — я поёжился. По полуобнажённому телу прошла дрожь, а порезы на ногах запульсировали.