Всехсветную!

         Иде-е-е-е-е-м!

         Он сидит раззолоченный

         за чаем

         с птифур.

         Я приду к нему

         в холере.

         Я приду к нему

         в тифу.

         Я приду к нему,

         я скажу ему:

         «Вильсон, мол,

         Вудро,

         хочешь крови моей ведро?

         И ты увидишь…»

         До самого дойдем

         до Ллойд-Джорджа —

         скажем ему:

         «Послушай,

         Жоржа…»

         – До него дойдешь!

         До него океаны.

         Страшен,

         как же,

         российский одёр им.

         – Ничего!

         Дойдем пешкодером!

         Идем-идем!

         Будилась призывом,

         из лесов

         спросонок,

         лезла сила зверей и зверят.

         Визжал придавленный слоном поросенок.

         Щенки выстраивались в щенячий ряд.

         Невыносим человечий крик.

         Но зверий

         душу веревкой сворачивал.

         (Я вам переведу звериный рык,

         если вы не знаете языка зверячьего):

         «Слушай,

         Вильсон,

         заплывший в сале!

         Вина людей —

         наказание дай им.

         Но мы

         не подписывали договора в Версале.

         Мы,

         зверье,

         за что голодаем?

         Свое животное горе киньте им!

         Досыта наесться хоть раз бы еще!

         К чреватым саженными травами Индиям,

         к американским идемте пастбищам!»

         О-о-гу!

         Нам тесно в блокаде-клетке.