Путешествие на край логики

Нижеподписавшемуся вспоминается граммофон. Под красное дерево. С большой голубой трубой. Отец нижеподписавшегося приобрел это орудие музыкального наслаждения за восемьдесят рублей в рассрочку на два года. Весь нищий и шумный наш околодок собрался у нас на квартире и под ее окнами, чтобы выслушать небогатые остроты клоунов Бим-Бом, повздыхать под душераздирающие романсы Вяльцевой и разойтись под разухабистую музыку марша лейбгвардии Преображенского полка. Нижеподписавшейся играл во время этих довоенных музыкальных фестивалей немалую роль. Он вертел ручку завода пружины. И по малолетству его раз случилось, что нижеподписавшийся переусердствовал и пружина с трагическим треском поломалась.

– Ради бога, – сказал хозяин музыкального магазина, когда к нему пришли насчет пружины, – ради бога никому не говорите. Мы вам сегодня же, вечером пришлем механика и он бесплатно приладит вам новую.

После этого знаменательного дня прошло еще долгих восемь лет, пока в 1919 году граммофон был обменен на два пуда десять фунтов гнилой картошки. Пригородный кулачок вынес из нашей квартиры еще совершенно новенький граммофон. Голубая его труба грустно блестела под темным осевшим небом, и в квартире стало тоскливо, как будто вынесли дорогого покойника.

Вторым механизированным предметом домашнего обихода была в нашей квартире швейная машина. Больше года ходи к нам испитой, чахоточный господин Рубинчик, агент акционерного общества Зингер.

– Поверьте мне, – Говорил господин Рубинчик, – будь у меня чуть-чуть поменьше детей или чуть-чуть побольше денег, я сам с удовольствием завел бы у себя такую прелестную вещь. И притом, – добавлял он: –Такая рассрочка шанс, если вам вдруг не понравится, то мы в любой момент машину обменяем.

– Дорогой Рубинчик, – отвечала ему обычно мать нижеподписавшегося, – будь и у меня чуть-чуть поменьше детей или чуть-чуть побольше денег, я бы тоже с удовольствием взяла эту машину.

И вот в один прекрасный день к нашим дверям все же подъехала подвода и под руководством Рубинчика торжественно внесли и поставили около самого обеденного стола блестевшую никелем и полированным деревом швейную машину. Рубинчик был смущен и суматошно размахивал руками:

– Ничего, ничего, пусть она у вас постоит месяц. Если она вам не понравится или в ней, упаси боже, что-нибудь сломается, вы можете ее немедленно вернуть. Но я уверен, что вы этого не будете делать.

Машина была все же возвращена. Не потому, что она сломалась или вообще не годилась, а по причинам, уже приведенным выше. Но за промежуток времени, прошедший до того, как господин Рубинчик, сокрушенно вздыхая, помогал извозчику втаскивать машину на подводу, прошло около двух недель, в течение которых на ней успели пошить немалое количество штанишек и бельишка для многочисленных отпрысков родителей нижеподписавшегося.

Говорят, что за двадцать – двадцать пять лет, прошедших со времени завершения этой неудачной операция компании Зингер, капиталистическая торговая техника пошла еще дальше. Говорят, что сейчас, например, в Америке почём зря предлагают равные чудесные электрические холодильники, стиральные машины, пылесосы и тому подобные вещи, не освоенные еще до сих пор нашей ширпотребовской промышленностью. Их приносят на квартиру и потребителю и деликатно всучивают всячески сопротивляющемуся потребителю.

Тщетно потребители со слезами валяются в ноги беспощадных торговых агентов, те неумолимы. Они говорят:

– Если вещь вам не понравится, вы можете ее возвратить обратно, и вы от этого нисколько не пострадаете. Попробуйте наши вещи.

И что же? Эта вещь остается у потребителя, и, как правило, ее обратно не возвращают, потому что она отменно действует, действительно экономна, действительно сберегает массу времени и расходов.