|
Отсутствовала какая бы то ни было реакция, и хотя это продолжалось не дольше мгновения, на протяжении которого угасает и становится стеклянным глаз, напряжение тем не менее наполнилось такой пустотой и неопределенностью, что Элизабет пришлось повторить еще раз: "Да, я стану вашей женой". Но Иоахиму не хотелось слышать это, потому что ее голос заставлял его возвращаться назад дорогой, по которой уже не было возврата, Прикладывая неимоверные усилия, он попытался повернуться к ней; это удалось с трудом, только колено полусогнутой ноги теперь и вправду коснулось пола, на его челе застыли капли холодного пота, он наклонился, и его сухие и холодные, словно пергамент, губы коснулись ее руки, от которой исходил такой ледяной холод, что он все не решался взять ее руку в свои, даже тогда, когда комната медленно обрела свои былые очертания, а мебель снова оказалась на прежнем месте.
Они сидели неподвижно до тех пор, пока в соседней комнате не послышался голос барона. "Нам пора",-- вздохнула Элизабет. Они вышли в ярко освещенный салон, и Элизабет сообщила: "Мы обручены". "Дитя мое",-- воскликнула баронесса и со слезами на глазах заключила Элизабет в свои объятия. А барон, на глазах которого тоже заблестели слезы, произнес: "Ну, теперь наконец мы можем радоваться и возблагодарить Бога за этот счастливый день". Иоахима охватил прилив самых теплых чувств к барону за эти сердечные слова, и он ощутил над собой его покровительство. В апатичной полудреме уставшего человека, охватившей его под грохот колес дрожек по дороге домой, еще отчетливей сформировалась мысль о том, что сегодня умерли его отец и Бертранд, и он был почти удивлен, когда не нашел в своей комнате никакой печальной весточки, ибо это становилось бы частью вновь обретенной точности жизни, А скрывать помолвку от мертвого друга было бы по-прежнему непозволительно. Эта мысль никак не оставляла его, на следующее утро она даже трансформировалась в своего рода уверенность, если даже не в уверенность смерти, то, по крайней мере, в уверенность несуществования: отец и Бертранд ушли из этой жизни, и хотя он чувствовал себя в какой-то мере виновным в этих смертях, но тем не менее оставался в благодушном безразличии, и ему даже не приходилось больше задумываться над тем, Элизабет это была или Руцена, которой он его лишил, Он ощутил себя обязанным следовать за ним, держать его в поле зрения, а путь, по которому он должен был идти за Бертрандом, подошел к концу, тайна испарилась; речь теперь шла лишь о том, чтобы проститься с мертвым другом. "Хорошая и плохая новость одновременно",-- пробормотал он себе под нос. Время у него было; он остановил извозчика, чтобы заказать букет для своей невесты и для баронессы, и не спеша направился в клинику. Но войдя туда, он обратил внимание, что никто и ничего не говорит ему о катастрофе, словно ничего не случилось; его, как обычно, направили в комнату Бертранда: вначале от сестры, которую Иоахим встретил в коридоре, он узнал, что ночь прошла плохо, но сейчас Бертранд чувствует себя лучше. Он механически повторил: "Чувствует себя лучше... да, это хорошее известие, очень хорошее", Было ощущение, будто Бертранд снова ввел его в заблуждение, обманул, ощущение переросло в уверенность, когда он был встречен горячими словами приветствия: "Ну, насколько я могу судить, то вполне уместными будут поздравления", "Откуда ему это известно",-- подумал Иоахим, но, невзирая на свою злость, он был почти что горд, поскольку такая подозрительность в какой-то мере оправдывалась тем, что он теперь выступает в новом для себя качестве жениха: да, он очень счастлив, что может сообщить ему о своей помолвке. Бертранд, казалось, был сильно растроган. "Вам, Пазенов, известно, как хорошо я к вам отношусь,-- восхитился Бертранд, хотя Иоахим воспринял это как навязчивость,-- И поэтому от всего сердца желаю вам и вашей невесте счастья". |
