Мелкий моросящий дождь.

У могилы стоит семья Терещенко почти в полном составе, но на этот раз они не одни – на похороны пришло много народа, целая толпа. Множество людей в мундирах, чувствуется, что это похороны не просто очень уважаемого человека, а государственного мужа. Черные зонты колышутся над непокрытыми головами. Дождь хлещет по траве, по плитам надгробий. Памятников много, кладбище старое, тесное, люди стоят прямо между могилами.

Священник читает поминальную молитву.

Гроб опускают в землю. Летят вниз комья жирной черной земли и растекаются по полированной крышке.

У могилы всхлипывающая вдова, рядом с ней, придерживая под локоть, мадам Терещенко – все такая же строгая, с сурово поджатыми губами. Рядом – супруги Ханенко, Богдан Иванович и Варвара Николаевна, чета Муравьевых-Апостолов. Молодое поколение семьи – многочисленные двоюродные и троюродные братья и сестры – тоже здесь.

У ворот кладбища вереница экипажей и машин.

Публика разъезжается.

Входит одетый по-дорожному Федор Федорович.

Мишель обнимает его.

– Почему не раздеваешься?

– Зашел попрощаться. Жена ждет в экипаже. Едем домой.

– Самолеты зовут? – спрашивает Михаил с грустью.

– Зовут, – соглашается Дорик.

– А мое предложение?

Дорик качает головой.

– Не мое это дело, – говорит он виновато. – А раз не мое – толку не будет. Денег мне и моим детям хватит, да и не хочу я коммерцией заниматься. Я, Мишенька, хочу построить самый быстрый в мире самолет. А потом, после самого быстрого – самый большой. Ты себе помощника найдешь, дядя Богдан поможет, если попросишь. А меня не уговаривай, я на сахаре зачахну.

– Да я и не уговариваю, Федя. Доброй дороги!

– Не скучай. Я всегда буду тебе рад, так что… ждем в гости!

Они еще раз обнимаются на прощание.

– И помни, о чем я тебя просил, – негромко говорит Дорик. – Не играй с огнем. Эти люди тебя скушают, а косточки выплюнут. Ты не той породы, Мишель. Ты игрок, а не налетчик.

– Конечно, – отвечает Терещенко, похлопывая Федора по спине. – Ты за меня не беспокойся… Зачем они мне?

За окнами снова дождь. На стеклах – россыпь капель.

Поезд въезжает под крышу вокзала.

Терещенко выходит из вагона и, пройдя по перрону, спускается по лестнице на мостовую. За спиной у него здание Восточного вокзала Парижа.

Он садится в экипаж.

Коляска с поднятой крышей катится по парижским улицам.

Мишель и Маргарит лежат в постели. Ее голова у него на плече. Терещенко курит.

Оба молчат. За окнами – мерцающий электрический свет.

– Хочешь, я угадаю, что ты скажешь? – наконец шепчет Маргарит.

Мишель молчит.

– Ты скажешь, что Рождество и Новый год мы проведем раздельно.

Он продолжает молча курить.

– Так хочет твоя мать. А ты не можешь ей перечить. Что ты молчишь? Это так?

– На этот раз мама ни при чем…

– И что на этот раз?

Она откидывается на спину, и теперь они оба лежат, глядя в потолок.

Маргарит тоже закуривает.

– На этот раз – дела.

– Настолько важные, что их нельзя оставить даже на неделю?

– Настолько важные, что их нельзя оставить на неделю.

– Можно узнать – какие?

– Я занят семейным бизнесом – слежу за работами по реконструкции театров в Киеве и Петербурге, перестраиваю завод под Житомиром.