Вчера она устроила этот ужин для друзей, чтобы не быть одной, чтобы ^метить Окончательный Рубеж, Границу, отделявшую ее прошлое от будущего, свою свободу, которую она так страстно желала все последние годы, когда наконец осознала, что их жизнь с мужем превращается в мучительную пытку.

Вчера ее адвокат встречался с адвокатом Гусарова, чтобы обговорить порядок денежных выплат на содержание детей. И от этих переговоров Аврора не ждала никаких неприятных сюрпризов и вдруг…

«Ты достала меня, жадная сука!» Господи, какой у него был голос… «Ты дождешься, гадина, берегись!»

Гусаров, что бы он там ни говорил, что бы ни обещал, всегда был прижимист и скуп. За все восемь лет у Авроры, несмотря на доходы от концертов, было очень мало своего. Гусарову принадлежали и загородный дом, и две квартиры в Москве, и офис-студия. Только в последние годы Аврора начала откладывать лично себе и детям на черный день. И то все бы пошло прахом во время дефолта, если бы не Марьяша — Мария Захаровна…

Зазвонил телефон. Аврора нашарила на полу рядом с кроватью трубку. И вдруг в испуге застыла: а вдруг это муж?! И она снова услышит его голос, полный ненависти, парализующий, лишающий сил?

— Алло, да, я…

— Это ты? Привет.

Аврора услышала голос Марии Захаровны Потехиной. Голос был немного хриплый — наверное, со сна или от первой утренней сигареты, которую Марья Захаровна — Марьяша — выкуривала обычно с чашкой крепчайшего бразильского кофе.

— Ну, как ты? Как спала?

— Хорошо. — Аврора вздохнула с облегчением — это не он, не муж. — Золотые сны снились, спасибо тебе, Марьяша.

— За что? — спросила Марья Захаровна.

— За вчерашний вечер.

— Ну, детка, ты же сама все это устроила, сама праздника хотела. А я что — я только немножко помогла, чем сумела. Я что звоню-то… Как ты себя чувствуешь после… — Марья Захаровна смущенно запнулась, словно ей трудно было продолжить. — Ну, после художеств этих твоего… Ну наглец! Вот наглец какой… Мне и в голову не пришло, что он может вот так прямо по телефону прилюдно устроить скандал…

— А я мало чему уже удивляюсь. Я ко всему уже с ним, Марьяша, привыкла, — ответила Аврора. — Но спала я, несмотря ни на что, хорошо. Как убитая.

— Ну ладно, значит, порядок, — голос Потехиной потеплел. — Отдохни сегодня как следует, детка. Тебе это полезно. Только, бога ради, не открывай окна — на улице снова копоть и дым.

Аврора откинулась на подушки. В этой квартире в Текстильщиках — тесной и подслеповатой — она родилась. Здесь после смерти отца жила ее мать. Здесь так не любил, почти брезговал бывать Гусаров. Сюда она переехала вместе с детьми после того, как окончательно ушла от него. После загородного дома в Немчиновке все домашнее казалось таким убогим, обшарпанным и бедным, но это было неважно. Пока она и дети поживут здесь, а потом она, Аврора, приобретет что-нибудь более подходящее для себя, сыновей и мамы. И на это ей не придется клянчить деньги у бывшего мужа.

Аврора закрыла глаза — море, искрящееся солнцем, песок…

Надо будет куда-нибудь уехать. Куда-нибудь — значит, только в Марокко. Скрыться хоть на неделю от всех этих денежных дрязг, оскорблений, от пустоты, одиночества, ненависти — его ненависти, от которой просто не хочется жить…

Господи, почему он так возненавидел ее? Ведь она так его любила — искренне и преданно. Все ему прощала — других женщин, ночи вне дома, поездки за границу без нее, она все терпела.