Антон и сам уже стал винить себя, думал, что, может быть, неправильно себя вел, что нужно было терпеть постоянные издевательства отца. Разумеется, его мать, как и прежде, не была поставлена в курс дела относительно его переживаний. Впрочем, время, как известно, доктор хороший. Мать Антона встала, наконец, на ноги, занялась собой и стала устраивать свою жизнь. К этому времени Антон уже учился, у него были свои проблемы, и близкие отношения с матерью чем дальше, тем больше уходили в историю.
И теперь нам остается ответить на очень простой вопрос: имел ли Антон личные исторические обстоятельства сомневаться в женской любви? Ответ будет парадоксальным — и да и нет. Конечно, то, что он пережил в отношениях со своей матерью, никак не способствовало его доверию женской любви. Мать любила его, он был в этом уверен, но эта любовь была не полной и не беззаветной. У этой женщины была другая страсть; сын не чувствовал, что его любовь востребована, и теперь эта ситуация — точь-в-точь — повторилась в отношениях с женой. Ему и здесь стало казаться, что для нее его любовь — лишь игрушка, которой его супруга или забавляется, или пользуется, но уж точно — не ценит.
Впрочем, это только один ответ на поставленный вопрос. Второго он не заметил, и именно на него мне пришлось указать.
— А как тебе кажется, твоя мама любила отца? — спросил я Антона.
— Думаю, что даже чересчур, — буркнул он в ответ.
— То есть ты в этом даже не сомневаешься? — уточнил я.
— Даже не сомневаюсь! — передразнил он меня не то с едкостью, не то с раздражением.
— А почему ты рассматриваешь свои отношения с женой как кальку со своих отношений с матерью? Почему тебе не приходит в голову рассматривать их как подобие тех, что были у твоей матери с твоим отцом? — спросил я, сделав вид, что не заметил его скептической реплики.
Наступила долгая пауза, на лице Антона читалось смятение чувств. Ему ведь и в голову не приходило думать подобным образом. Прежде он ориентировался только на свои чувства, а его чувства были чувствами его детства и говорили о том, что женщина не любит его, а если и любит, то лишь любовью «второго плана». Теперь ошибочность его прежних выводов стала Антону очевидна, но для того чтобы признать это, ему требовалось проявить настоящее мужество.
— Вы думаете?.. — спросил он наконец.
— Я думаю, что ты слишком долго чувствовал себя нелюбимым, чтобы допустить, что можешь быть любим. В такой ситуации любовь женщины легко не заметить... — ответил я, стараясь быть как можно более мягким,
— Но... Я никогда так не думал, — прошептал он словно бы для самого себя.
— А если подумать? Это ведь куда логичней! Сейчас, в отношении с собственной супругой, ты муж, а не сын...
— Действительно — муж, а не сын! — этот вывод, лежащий, как кажется, на поверхности, прежде был ему не виден; когда же эта истина открылась, она произвела в его сознании эффект разорвавшейся бомбы.
Теперь, когда он вернулся домой, изменилась не только модель его поведения, о чем мы говорили с ним на первой нашей встрече, но и его чувства. Он перестал носить в себе обиду на мать и греть мысль о том, что жена лишь делает вид, что любит его. Это новое отношение к своей супруге позволило ей быть более открытой и более свободной в проявлении своих чувств. Когда же она это сделала — проявила свои чувства — он увидел, с какой любовью она к нему относится. Так этот порочный круг, берущий свое начало в детстве Антона, разорвался.
Казалось бы, все это так просто, так очевидно и так давно должно было быть сделано! Но, к сожалению, мы очень часто проносим свои детские комплексы через всю жизнь, не замечая, что нынешние наши проблемы — отнюдь не новые и не сегодняшние, а прежние и повторенные. |