|
Не к подъезду, а к небольшой булочной, с незапамятных времен ютившейся на углу в их доме. Инночка тоскливо инспектировала содержимое шкафа: всю ее сознательную жизнь мама наставляла: покупай дорогие, неброские вещи, коричневые, бежевые, умбра, «топленое молоко», охра, в крайнем случае, терракот. Эти цвета отлично сочетаются между собой, хорошо подходят к твоей светлой коже и русо-рыжим волосам. Не носи белое — непрактично, не носи черное — с твоим ростом и комплекцией ты будешь похожа на муравья. Никакого красного, это цвет шлюх и пожарных машин. «И помидоров! — кричала Инночка и лезла к матери ласкаться. — Ты ужасно старомодная педагогиня!» Но материнскому завету всегда следовала, не позволяя себе даже любимое зеленое.
Податься, что ли, к Томке. У нее все шмотки «неправильных» цветов. Глупо как-то. И неудобно… Но выпендриться хотелось. Даже не ради Валентиныча, а ради себя. Нашел же в ней что-то классный (и сопливый… ладно, юный) компьютерщик Генка? Может, не такое уж она и ископаемое? — Сашка, Шурятина, ты дома? — заорала на всю квартиру Инночка. Невнятное «ага» донеслось из комнаты сына. — Слушай, ребенок… — Сашка был выше своей матери на вполне приличные восемь сантиметров, вполне законно этим гордился и на «ребенка», опять же вполне привычно, поморщился. — Дай штаны кожаные на прокат, а? Всего на один вечер. Честное слово! — Ма, они тебе велики будут, они растянулись чуть-чуть. — Голос Сашки ломался давно, но периодически еще соскальзывал в дискант. — А ты мне поможешь шнуровку на боках подтянуть… — Ладно. Два вопроса: что ты сверху оденешь… — Наденешь! — вмешалась в разговор бабушка с порога. — Одеть можно куклу или ребенка. — Или пугало! — заржал Сашка басом и без паузы продолжил: — И куда ты вообще в таком экстриме собираешься? — Собираюсь я на деловую встречу, а «одену», как вы изволили выразиться, бабушкин похоронный прикид. «Похоронным прикидом» в семье величали глухой черный свитер с высоким горлом. — Что это, интересно, за деловая встреча такая, куда молодая и красивая женщина собирается в кожаных штанах сына и бабушкином похоронном прикиде, а? — вконец обнаглел ребенок. — Много будешь знать — скоро состаришься, — рассмеялась Инночка. — Молодость и красота часто мешают женщинам во время деловых встреч. Так, сапоги на каблучищах (каблучищи мы любим, это потому, что ростом не вышли, метр шестьдесят пять — это вообще несерьезно), короткая черная же кожаная куртка. — Нуся, ты вырядилась, как гангстер из дешевого боевика. Или как гробовщик. Может, украшение какое-нибудь, брошечку, цепочку? — Перебьются, — неопределенно возразила Инночка и выдернула из волос шпильки. Не слишком длинная, но тяжеленная грива хлынула по узким прямым плечам. Вот такая она сегодня загадочная, пусть как хочет, так и понимает. Она не помнила, какая у него машина, она, собственно, вообще в автомобилях не разбиралась. Что-то низкое, с плывущими, текучими какими-то контурами замигало фарами, потом посигналило. Инночка растерялась, боясь попасть в дурацкую ситуацию: а вдруг это вовсе не Терпилина машина, и ее, Инночку, просто банально «снимает» какой-то идиот? Наконец дверца открылась: — Ну, что же ты, садись! Если бы я не был в курсе, что ты, как дисциплинированный сотрудник, появишься на этом перекрестке в двадцать ноль-ноль, я бы тоже тебя не узнал. В этом имидже ты — как факел. — А вы, видимо, Прометей. И сейчас понесете меня людям из общепита. |
