И вдруг все кончилось.

Встав перед ним, Досю посмотрел ему в лицо. И вынес приговор.

— Первый день, восемь ударов — не плохо. Второй день, резать тамесигири — не плохо. Вчера сражаться — хорошо. Сегодня сражаться — совсем не хорошо. Ничего.

— Сегодня не мой день, — пробурчал Боб.

— Не может быть никакой «сегодня не мой день». Ни один якудза не спрашивать: «Сегодня твой день? Хорошо, тогда мы сражаться». Есть только сейчас.

— Я пытаюсь, — словно со стороны услышал собственный голос Боб, ожидая услышать ответ Йоды: «Не надо пытаться. Надо делать».

Однако ответил ему Досю:

— Ты не знать достаточно. Тебя победить кто угодно.

Бобу захотелось сказать: «Но ты же сам говорил, что скорость — это плохо, что хотеть победить — это плохо». Но он сдержался. Зачем спорить? Коротышка разбирается в этом дерьме, а он — нет. Так что не ему указывать на эти противоречия. Нужно просто смириться.

Он поклонился, демонстрируя своему мучителю смирение, и тотчас же увидел, что коротышка этим доволен. Боб придал своему лицу выражение пустоты. Ничего нет. Он ничто. Лишь пустота. Войти в пустоту. Не существовать. Воспользоваться мыслью, чтобы достичь состояния без мыслей.

— Сейчас ты спать.

— Нет, я чувствую себя хорошо. Можно продолжать.

— Нет, спать. Усталый, больной, разочарованный, сбитый с толку. Сосредоточенность нет. Ты спать. Приходить, когда ты просыпаться. Но тогда ты сражаться.

— Сражаться?

— Точно. Поединок. Но ты должен победить.

— Я обязательно одержу победу.

— Ты должен победить. Не победить — я давать тебе пинок под зад. Я не могу тебе ничем помогать. Ты уходить. Свэггер все равно скоро умирать, помогать ему бесполезно.

— Я обязательно одержу победу, — решительно заявил Боб, веря в свои слова.

Ему пришлось по душе это маленькое событие; он почувствовал, что возвращается в причинно-следственное пространство. Это был конец, кульминация, в противоположность бесконечной дороге по бесконечной равнине. Он будет сражаться, он победит, он пойдет дальше. Определенность доставляла удовольствие.

Досю поклонился, Боб ответил на поклон и ушел. Он направился на кухню, где его ждала на удивление сытная трапеза, и Боб с жадностью расправился с ней. Затем пожилая женщина, то ли мать Досю, то ли его сестра, то ли служанка — никто не представлял их друг другу, — отвела Боба в комнату, где он еще ни разу не бывал. Там он обнаружил современный душ. Женщина ушла, он разделся и насладился роскошью обжигающе горячей воды, ощущая, как она ласкает его болящие мышцы и ноющие, распухшие суставы. Затем, закутавшись в полотенце, Боб отыскал рядом с кухней свою койку. Кто-то застелил ее свежей льняной простыней, и Боб устроился спать с неслыханными удобствами.

Он спал до тех пор, пока не проснулся сам, увидев свет.

«Я готов, — подумал он. — Я одержу победу».

Обнаружив рядом с койкой комплект свежей одежды, Боб надел армейские трусы, натянул штаны хакама, которые он уже умел завязывать — все эти маленькие узелочки и ленточки — аккуратно и красиво. Полностью облачившись, Боб минут двадцать разминался, разогревая мышцы. Наконец, взбодрившийся, он прошел в зал.

Там его уже ждали Досю и соперник.

— Ты должен победить, — сказал Досю. — Никакой пощада, никакой колебание, никакой сомнение.