– «Обрезка верхушек»?

– Мы не можем вызвать у «корней» всестороннюю, глубокую поддержку наших интересов – но мы можем обвести их вокруг пальца. И нет надобности терять время на «корешки», если нужный нам законотворец способен видеть одни «верхушки».

– Хотите, чтобы на следующем этапе я взялся за окружение Гулда?

– Нет, – отрезал Маркус. – Я поручу это своим людям.

В его голосе я уловил нечто, что мне не понравилось.

– Мы не уложились во времени? – спросил я.

Маркус помолчал. Он вообще был малоразговорчив и всегда, прежде чем что‑то произнести, взвешивал каждое слово. Сейчас он явно не хотел загружать меня какой‑то лажей – возможно, из некоторого уважения ко мне.

– Да, – коротко ответил он.

Неделю спустя был признан непригодным один из родсовцев. Это был славный юноша со светлыми, зачесанными назад, волнистыми волосами и видом старательного приготовишки. Поговаривали – и я охотно в это верю, – что у парня не было даже своей пары джинсов. Кого‑то другого на его месте сильно задевало бы любое подчеркивание получаемых им льгот, но малый с юмором относился к самому себе, и это мне в нем нравилось.

Он был «охотником» вроде меня, и он первый в нашей группе новичков получил задание. Его ЛПР не повелся – и это был приговор. Выходя из игры, родсовец сделал вид, будто хочет попытать счастья на иных просторах, но, когда он с нами прощался, в его голосе слышался надрыв, словно он готов был разреветься. Тяжкое было зрелище. Надо думать, мальчик прежде не знал неудач. Он сделал все, что было в его силах, но дело свое все же завалил.

Вообще, мне как‑то не очень верилось, что эти многомиллионные контракты напрямую зависели от горстки бестолковых салаг, которые и представления не имели о том, чем занимаются. Но, судя по всему, действительно зависели. Скажете, несправедливо? Положим, тебе дают заведомо безвыигрышное дело. Ты ограничен в возможностях – и задание неминуемо выходит у тебя из‑под контроля. Может, и так. Но мне, знаете ли, трудно делать выводы о какой‑то несправедливости. Такова жизнь. Можно задрать лапки кверху и молить о снисхождении – однако мой путь был иным. Я должен был победить во что бы то ни стало. Я так долго принюхивался к ароматам хорошей жизни, так долго она была для меня лишь эфемерной мечтой. Теперь я подобрался к ней так близко, что мог обонять ее и пробовать на вкус. И чем реальнее становилась моя мечта, тем мучительнее было думать о том, что меня могут ее лишить.

Кстати, о мечте: на работе я познакомился с Энни Кларк, старшим сотрудником «Группы Дэвиса». Прежде я вообще без проблем заговаривал со слабым полом, я даже об этом как‑то не задумывался. Но возле этой особенной девушки обычная непринужденность общения меня оставляла. С первого мгновения, как я увидел ее на втором этаже, голова у меня забилась сентиментальным вздором.

Всякий раз, как мы с ней разговаривали – а нам частенько доводилось работать вместе, – я ловил себя на мысли, что в этой девчонке есть все, что привлекает меня в женщинах: черные локоны, чистое лицо и озорные голубые глаза. Но, кроме того, было в ней что‑то еще, о чем я прежде и не задумывался. Понаблюдав целый день за Энни – как она вертится на переговорах вокруг самодовольных типов и спонтанно на трех‑четырех языках отвечает на телефонные звонки, – я готов был выскочить вслед за ней после работы и выпалить то, что вертелось на языке: что она именно та девушка, которую я всегда искал, что именно в ней воплощена та жизнь, о которой я столько грезил.