– Привет, – сказал мой сосед, покамест Калак поспешно оттеснял из комнаты миссис О’Лири, для виду что‑то толкуя ей о полотенцах и вешалках.

– Привет, – сказал Поланко. – Вы пришли как раз вовремя, групповая работа устраняет ошибки в параллаксе и тому подобное.

Он погрузил электробритву по самый шнур, и из глубин овсянки пошел некий первозданный гул, нечто подобное, верно, слышалось в плейстоцене или в огромных папоротниковых лесах. Однако дальше гула дело не шло, хотя мой сосед сразу включился в группу наблюдения, едва успев скинуть пиджак и бросить портфель на кровать, – и вообще в комнате царила сугубо научная атмосфера, которая сулила великие свершения.

– А можно узнать, для чего это? – спросил мой сосед так через четверть часа.

– Не порть себе нервы, – посоветовал Калак. – Он уже неделю этим занимается, лучше ему не мешать.

И словно бы в этот миг наступила решающая фаза, Поланко покрутил электробритвою в кастрюльке, и овсянка покрылась рябью, обнаруживая все симптомы близящегося извержения на никарагуанских плоскогорьях, даже струйка дыма взвилась, но тут внезапно сорвалась какая‑то гайка, и опыт пришлось сразу прекратить.

– Только подумать, продают ее тебе с гарантией на три года, – проворчал Поланко. – Теперь четверть часа уйдет на то, чтобы очистить ее от каши и опять навинтить гайку, уже пятый раз у меня это случается, вот дьявол.

– Пусть он работает, – предложил Калак, – а покамест мы вдвоем обсудим ситуацию.

Поланко, нахмурившись, принялся зубной щеткой чистить электробритву. И тут, к великому удивлению моего соседа, зазвонил телефон in every room [55], и Калак с важным видом взял трубку; это лютнист спрашивал, можно ли сказать «Je très fort vous aime» [56] и нет ли других, более действенных, но столь же правильных формулировок.

– Объясни ему, что ты не его учитель, тем паче по телефону, – мрачно сказал Поланко. – Если он начнет позволять себе такое, нам житья не будет, а у меня, понимаешь, в самом разгаре эксперимент.

– Oui, oui [57], – говорил Калак. – Non, c’est pas comme ça, Austin, my boy, bien sur qu’elle vous tomberait dans les bras raide morte, c’est le cas de le dire. Comment? Listen, old man, il faudrait demander ça à votre professeur, le très noble monsieur Marrast. Moi je suis bon pour un petit remplacement de temps en temps, mais le français, vous savez… D’accord il n’est pas là pour l’instant mais enfin, passez‑lui un coup de fil plus tard, bon sang. Oui, oui, la baguala, c’est ça, tout ce que vous voudrez. Oui, parfait [58]. «Я свободен (я полон сил) готов любить», mettez du sentiment sur «любить». Allez, bye bye et bonne continuation [59].

– Он за это утро уже третий раз звонит, – сказал Калак, открывая две бутылки пива. – Я, братец, ужасно огорчен, что не могу предложить тебе вина.

– Марраст мне писал про какую‑то глыбу антрацита и какое‑то растение, – сказал мой сосед.

Пока они пили пиво, Калак принялся ему объяснять, и некоторое время речь шла о всякой всячине, на первый взгляд ничуть не напоминая настоящий разговор, такой, в котором идет обмен новостями и впечатлениями, излюбленное занятие наших дикарей, точно они обсуждают, почем нынче селедка на рынке на улице Де‑Бюси, но теперь речь шла прежде всего о Николь и о Маррасте, особенно о Николь, и притом в тоне досадливо‑пренебрежительном, у нас ведь был молчаливый уговор, что такие проблемы решаются не коллективно и тем более не обсуждаются, не говоря уж о том, что их и проблемами‑то не назовешь.