Харпа вздохнула.

— Да. Удивило, — спокойно ответила она. — Габриэль всегда был совершенно уверен в своих талантах. Но может быть, в конце концов все-таки понял, каким мерзавцем он был. Может, не мог смотреться в зеркало.

— Он с вами скверно обходился?

— Скверно. Приписывал себе все заслуги за хорошую работу, выполняемую мной, получал большие премии, а я гроши. Винил меня за свои неудачные сделки. Это приводило меня в ярость. Я выступала против всех трех крупных сделок, в конце концов оказавшихся неудачными, но Габриэль выставил меня в невыгодном свете, сказал, что я недостаточно компетентна для того, чтобы видеть благоприятные возможности. Я была действительно виновата в том, что слушала его, вот в этом-то и заключалась проблема.

Но вот как-то он объявил мне о том, что в качестве особой награды за мои достижения на банковском поприще я введена в «золотой круг» привилегированных служащих, имеющих возможность покупать акции «Одинсбанка» на особых условиях и получать кредиты для этого под низкий процент. Я знала, что Габриэль таким образом нажил десятки миллионов крон за предыдущие несколько лет, а потому восприняла это как свой большой шанс и ухватилась за него. Но вот через полгода произошла катастрофа, цена акций упала почти до нуля, и банк национализировали. Но долги по кредитам, взятым мною, почему-то сохранились.

— Видимо, пострадали и все остальные?

Веселья в смехе Харпы не было, в нем звучала истеричная нотка.

— Пострадали многие. Но только не настоящий «золотой круг». В то время, когда мы покупали акции, они продавали. Габриэль продал три четверти своих и рассчитался по всем долгам.

— И вы бросили его? — спросил Магнус.

— Я тогда ничего не знала об этом. — Харпа вздохнула. — Он бросил меня. Некогда во всех банках существовали правила, запрещавшие сотрудникам, находящимся в тех или иных личных отношениях, работать вместе. После того как пришел Гудмундур, эти правила восстановили. Догадываетесь, кому пришлось уйти?

— Скверное дело, — должен был признать Магнус.

— Да. Однако после моего ухода подруги сказали мне, что у Габриэля был роман с двадцатитрехлетней стажеркой. Мой уход для него был очень кстати.

Горечь Харпы взяла верх над ее начальным замешательством.

— Можете рассказать мне о том, что произошло в тот, последний для него вечер?

— Вы хотите сказать — в тот вечер, когда он покончил с собой?

— Ушел из жизни, — уточнил формулировку Магнус.

— Но я в январе все рассказала вашему коллеге.

— Расскажите нам снова, — нетерпеливо проговорил Магнус, доставая блокнот. Записи Арни с первого допроса, просмотренные им по пути в Селтьярнарнес, были очень отрывочными.

Харпа поняла, что оказалась в безвыходной ситуации.

— В тот вечер я отправилась на демонстрацию, проходившую на площади Эйстюрвёллур перед зданием парламента. Познакомилась там с неким Бьёрном Хельгасоном. После того как демонстрацию разогнали слезоточивым газом, пошла к нему на квартиру.

— Где она находится? — спросил Магнус.

— На холме, у католического собора. Собственно говоря, это квартира его брата. Бьёрн живет в Грюндарфьордюре; он приезжал к брату, чтобы поучаствовать в демонстрации.

— Брат Бьёрна был там?

— Нет, куда-то уехал.

— Что было дальше?

— Мы выпили. Разговорились. Дошли до состояния, чреватого, как я думала, всякими нежелательными осложнениями. Но потом… потом, пожалуй, я струсила. Я была зла на Габриэля.