Сейчас для мамы самое прекрасное время, чтобы уехать, но вместо этого она подходит к дивану и садится рядом со мной.
– Ты это не читала? – спрашивает она, опуская коробку на кофейный столик перед нами.
– Я прочитала пролог в прошлом году. Этого для меня было достаточно.
Я чувствую тепло её руки, накрывающей мою. Медленно поворачиваю голову, чтобы увидеть, что мама ласково мне улыбается.
– Милая...
Моя голова откидывается на спинку дивана.
– Пожалуйста, твои советы могут подождать до завтра?
Мама вздыхает.
– Фэллон, посмотри на меня.
И я смотрю, потому что она моя мама, и я люблю ее, и по какой–то причине, хоть мне уже двадцать три, я все еще делаю то, что она говорит.
Она подносит руку к моему лицу и убирает прядь волос за левое ухо. Её большой палец касается шрамов на моей щеке, и я вздрагиваю, потому что это первый раз, когда мама намеренно прикасается к ним. Кроме Бена, я никогда никому не позволяла их трогать.
– Ты любишь его? – спрашивает она.
В течение нескольких секунд я не двигаюсь. Горло будто горит, поэтому вместо того, чтобы сказать "да", я просто киваю.
Ее губы дергаются, и она дважды быстро моргает, пытаясь не заплакать. Мама всё еще водит большим пальцем по моей щеке. Она отводит взгляд и осматривает мои шрамы на лице и шее.
– Я не собираюсь притворяться, что знаю, через что ты прошла. Но после прочтения этих страниц, я могу заверить тебя, что ты не единственная, кто был изранен в том пожаре. Просто потому что он не показывал тебе свои шрамы, не значит, что их не существует, – мама берет коробку и ставит ее на мои колени. – Вот они. Он выставил свои шрамы на всеобщее обозрение ради тебя, и ты должна не отворачиваться от них и проявить к нему уважение, которое он проявил к тебе.
По щеке скатывается первая слеза за сегодняшний день. Я должна была догадаться, что не смогу не плакать сегодня.
Мама встает и собирает свои вещи. Она покидает мою квартиру так больше ничего не сказав.
И я открываю коробку, потому что она моя мама, и я люблю ее, и по какой–то причине, хоть мне уже двадцать три, я все еще делаю то, что она говорит.
Я бегло просматриваю пролог, который читала в прошлом году. Ничего не изменилось. Открываю первую главу и начинаю с самого начала.
Большинство людей не знают, что такое смерть.
Я знаю.
Смерть – это отсутствие шагов по коридору. Это как утренний душ, который не приняли. Смерть – это отсутствие голоса, который должен звать с кухни, чтобы разбудить меня. Смерть – это отсутствие стука в дверь моей комнаты, который обычно звучит за секунду сигнала будильника.
Некоторые люди говорят, что глубоко внутри у них появляется предчувствие, когда должно произойти что-то плохое.
Прямо сейчас я чувствую это не глубоко внутри.
Я чувствую это всем проклятым телом. От волосков на руках через кожу это чувство проникает прямо в кости. И с каждой секундой, которая проходит без единого звука за моей дверью, это чувство становится тяжелее, и начинает медленно просачиваться в мою душу.
Я лежу в постели ещё несколько минут, ожидая услышать, как хлопнет дверца кухонного шкафа или музыку, которую она всегда включает в гостиной. Но ничего не происходит, даже после звонка моего будильника.
Я тянусь, чтобы выключить его, и мои пальцы дрожат, пока я пытаюсь вспомнить, как заставить замолчать этот дурацкий будильник, который я без проблем выключал на протяжении двух лет. Когда он замолкает, я заставляю себя одеться. Поднимаю свой сотовый с комода, но там у меня только одно сообщение от Абиты.
Кладу телефон в карман, но потом снова его вынимаю и оставляю в своих руках. Не спрашивайте меня, откуда я это знаю, но, возможно, он мне понадобится. |