— Клянусь порочной матерью Двурогого, ты все-таки ходишь! Бегаешь, братишка! Ох… — Лицо сестренки исчезло, а потом снова появилось. — Скользкий забор, не за что зацепиться ногами… Можешь выйти?

Улыбка сползла с лица мальчика. С виду обычная полоска из кожи, но на деле рабский ошейник — называемый силовым за скрытую в нем незримую мощь — не позволит ему покинуть двор господина без разрешения. Он покачал головой, показав на горло.

— Колдунский? — уточнила Кора. — Не страшно, я найду деньги и выкуплю тебя! Главное, тебя не отправили на рудники! Оттуда никто не возвращается…

— Кора, не надо! Вам с мамой деньги нужнее, да и без меня, такого, как раньше, вам будет проще! Мне дали комнату, — покривил душой Лука, назвав комнатой убогий чердак, — меня кормят! Смотри! Меня даже сводили в баню и одели!

Он покрутился перед сестрой, похваляясь обновками почти своего размера — выдал Пенант, когда они вернулись из бани. Надо быть убедительным, чтобы сестра не влезла ради него во что-то нехорошее или опасное. Тогда мать останется совсем одна!

— Мама… — Кора стала серьезнее. — Лука, она заболела. Вся горит, у нее лихорадка! Я не знаю, что делать! Твой хозяин — целитель, вдруг у него найдутся какие-то снадобья? А может, ты убедишь его навестить нас? Мама обрадуется, если тебя увидит…

— Я поговорю с ним, Кора. Обязательно поговорю! Сегодня же, сразу же, как он вернется! А если…

Его речь прервал разъяренный вопль:

— Лука! Несносный мальчишка! Где тебя ноги носят?

— Ой-йо! Это тетушка Мо! — И Лука затараторил: — Кора! Мне пора! Обними маму за меня! И не смей…

— Лука! Ох и надеру же я твой тощий зад! Живо ко мне! — продолжала распаляться женщина, приближаясь. — Кто это там с тобой?

Кора расхохоталась и сорвалась с забора. Лука услышал, как она застонала, снова упомянула порочную мать Двурогого и крикнула:

— Держись, брат! Я буду приходить!

— Не влезай в неприятности, Кора! Ты слышала? — продолжал орать Лука, когда тетушка Мо схватила его за ухо и потащила домой.

Там она честно выполнила все обещанное. Надрала его тощий, но усиленный метаморфизмом зад, что Лука стерпел, не поморщившись, а потом до отвала накормила жареной требухой с луком и картошкой. После смерти отца столько вкусной еды за раз мальчик не просто не ел, даже не видел.

На все его благодарности она отводила взгляд. Луке показалось, что в ее глазах появились слезы, но рассмотреть он не смог, женщина отвернулась. Тяжело поднявшись, тетушка Мо положила ему еще порцию и стукнула миской по столу:

— Ешь!

Осоловело глядя на нее, он взял ложку, рыгнул, смутился и спросил:

— Тетушка Мо, а что случилось с тем, кто был до меня? Вы назвали меня новым мальчишкой господина, а старый, мол, тю-тю… Что это значит? Господин Ядугара предпочитает делить постель с мальчиками?

Он слышал о подобных вещах от Коры, хотя и слабо представлял процесс. Впрочем, и сама сестра не могла похвастать знанием нюансов.

— Пресвятая мать! — Тетушка Мо трижды провела пальцем по правой щеке, взывая к матери богов. — Что за мерзости лезут из твоего грязного рта? Господин целитель охоч до юной плоти, но той, что с дырочкой между ног, неразумный ты мальчишка!

— Тогда почему…

— Довольно! Никогда и никого не смей расспрашивать о господине! Ты меня понял, Лука? Тем более не задавай подобных, да вообще никаких, вопросов господину! Иначе встретишь свой следующий рассвет в могиле! Марш к себе!

Лука сполз с высокого стула, еще раз поблагодарил тетушку Мо и, еле двигаясь, поплелся на чердак.